Следуя указателю, он свернул на узкую асфальтовую дорожку и сразу очутился в зеленом тоннеле из кустов боярышника и жимолости.
Впереди показался форт: мощная кирпичная кладка, узкие бойницы, зеленые ворота с красной звездой. Он сбавил скорость.
Он подъехал к форту, заглушил мотор. Хотел уже выйти из машины, когда взгляд его упал на фанерный щит, прикрепленный над воротами:
ШКОЛА СМЕХА
Рука его словно прилипла к ключу зажигания.
Человечек с замашками массовика-затейника вел Огородникова по внутреннему дворику, давая на ходу пояснения.
— Они и наморднички нам, ха-ха-ха, оставили. го-го-го-го-го, го-го-го, го-го-го-го, — прогундосил он в противогазе. — Узнали? Хе-хе-хе. «Песня про купца Калашникова»! — Он весь светился от собственной шутки. — А вот тоже… наша пушечка-развлекушечка… внимание… за-ря-жа-ем… пли!
Нагнетая воздух насосом, он выдул из ствола резиновую толстуху.
— Формы-то, хо-хо-хо! Наши жены — пушки заряжены! Бережем, так сказать, и умножаем.
— Так это была артиллерийская школа?
— Была, да вся вышла. А таперича — Школа Игр, Забав, Обманов и Дурачеств, сокращенно, хе-хе, ШИЗОИД. Так что добро пожаловать, э… запамятовал.
— Олег Борисович.
— Ух ты! А я — наоборот.
— Борис Олегович?
— Семен Семеныч!.. Ха, ха, ха. Артистический псевдоним — Семга!
Посреди плаца в огромной луже явно искусственного происхождения стояли два человека. Каждый старался посильней ударить или толкнуть соперника, чтобы опрокинуть его в лужу, а так как ноги у них были связаны, то это им часто удавалось. Вид у обоих был жалкий, а лица свирепы.
Третий, в галстуке-бабочке, как рефери на ринге, внимательно следил за ходом поединка.
— Индивидуальные занятия, — мимоходом бросил Семга, по всему — главная в этой школе фигура.
— Они убьют друг друга, — испугался Огородников.
— Не думаю. И-ии-эх, как он его! — У Семен Семеныча брызнули слезы, точно у коверного в манеже. — Нет. хо-хо. Это все — до первого смеха. Кто первый рассмеялся, тот одержал победу. — Неожиданно он посерьезнел. — Не над соперником, заметьте. Над собой.
— Но вы посмотрите, какие у них лица.
— Да, препотешные. На их месте я бы уже давно катался от хохота.
Они спускались в бункер по крутой гулкой лестнице. Стены были исписаны изречениями в таком духе:
СТРАШНЕЕ АТОМНОЙ ВОЙНЫ МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ЛИЦО ВАШЕЙ КРАЛИ.
ДОЛОЙ ХИМИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ — ХВАТИТ ОТРАВЛЯТЬ НАСТРОЕНИЕ СЕБЕ И ДРУГИМ.
Бункер оказался мрачным помещением с рядами двойных нар, игральными автоматами, кривыми зеркалами вдоль стен и чем-то вроде спортивной площадки, где в настоящую минуту взрослые люди гоняли носами спичечный коробок.
— Эй, Марадоны, — весело закричал директор. — Принимайте пополнение! Садовников, ба-аль-шой юморист. вроде вас, — хмыкнул он.
Игроки, не поднимаясь с четверенек, безучастно уставились на новенького.
— Чтой-то мы сегодня не в духах. вроде попа на постном обеде. — Семга скроил «поповскую» рожу. — Больше жизни, товарищи псисимисты!
Тяжелая железная дверь с лязгом за ним закрылась.
— Замена, — объявил судья, тоже в галстуке-бабочке. — Вместо ничем себя не проявившего Беленко в игру входит Дачников!
— Я еще засмеюсь, вот увидите, — в глазах у названного «футболиста» стояли слезы.
— За пререкания с арбитром наряд вне очереди!
Рядом с судьей стояла большая коробка, откуда он выудил наугад балетную пачку. Это и был внеочередной
Огородников пребывал в растерянности.
— На колени… ну… — зашептал ему пожилой мужчина с апоплексическим цветом лица. — Кривцов, Глеб Михайлович, — так же шепотом представился он, когда Огородников вошел в игру. — Здесь не спорят. в ваших интересах, если надеетесь выйти на свободу.
— Надеюсь? Вы шутите? — у Огородникова вдруг пропал голос.
— Здесь они шутят. А вы или смеетесь над их шутками, или. — Кривцов неопределенно мотнул
