А собравшиеся продолжали забрасывать ее вопросами. Почему у постамента такой странный срез? Возможно ли предположить, что камень искусственно состарен при помощи щавелевой кислоты? И как это получилось, что такой исключительный образец обнаружен только сейчас? И должным ли образом было исследовано происхождение статуи?
Верити почти не слышала их — только шум ярости в ушах. С побелевшим как мрамор лицом она только кивала, улыбалась и пожимала плечами в тех местах, где это казалось ей уместным, и боялась открыть рот, чтобы не выругаться. Пытке этой минут через десять положил конец директор — видимо, заметил, что Верити того и гляди взорвется. Он объявил мероприятие законченным.
— Свежак? Я тебе покажу свежак, старая развалина! — злобно бормотала себе под нос Верити, ворвавшись в кабинет. — Соня!
— Я Синтия, — невозмутимо проворковала пиар-девочка.
— Да какая разница! Срочно свяжи меня по телефону с Фолксом!
— С кем?
— С Фолксом. Эрл Фолкс. Понятно? И мне плевать, где он сейчас находится! Мне плевать, что он сейчас делает! Просто свяжи меня с ним, и все! Достань мне его как хочешь! На самом деле я даже не хочу с ним говорить. Я хочу видеть его. Видеть здесь! Завтра!
Глава 6
Жирных китов прочными сетями игорного бизнеса Кицман отлавливал не впустую — его личный самолет был красноречивым тому подтверждением: белоснежные кожаные сиденья с позолоченной буковкой А на спинках; коврики из леопардовых шкур; полированная обшивка из красного дерева по всей длине салона, напоминавшая интерьер довоенных пароходов, и маленький стеклянный бар, светящийся изнутри голубым неоновым светом. Над дверью в кабину пилота висел фотопортрет самого Кидмана — белоснежная улыбка, роскошный загар, — смотрел он оттуда на всех свысока, снисходительно, словно африканский диктатор, прочно угнездившийся на нефтяной трубе.
Глубоко погруженный в мысли, Том сразу же плюхнулся на сиденье, отказавшись от выпивки, предложенной услужливой стюардессой, у которой подол мини-юбочки заканчивался примерно там же, где и нижняя линия груди. Отвернувшись к иллюминатору, он смотрел вдаль и даже не заметил ни как взлетел самолет, ни как Дженнифер перебралась к нему и села напротив.
— До сих пор носишь? Ну надо же! — сказала она, тряхнув черными кудрями.
Он посмотрел на запястье, где красовался бранкардовский водонепроницаемый «ролекс» 1934 года выпуска. Часы эти он получил как памятный подарок от ФБР в награду за помощь в их самом первом деле с Дженнифер, хотя подозревал, что и выбор часов, и даже сама идея подарка целиком принадлежали не ФБР, а его напарнице.
— А что? Хочешь получить обратно? — спросил он с улыбкой.
Пять футов девять дюймов, стройная и гибкая, матовая смуглая кожа, светло-карие глаза с неизменным живым блеском и неизменный офисный «прикид» — черный брючный костюм и кремовая шелковая блузка. Сама она называла эту одежду «антиблудной»; «блудной» же у нее считалась одежда других женщин-спецагентов, которые предпочитали носить откровенно вызывающие шмотки и потом удивлялись, почему их только используют направо-налево, а по службе не продвигают. На самом деле у женщин в ФБР, не говоря уж о женщинах чернокожих, не было широких возможностей для карьерного роста. Приходилось цепляться за каждое задание. И все-таки Дженнифер сумела пробиться — проделала путь от мелкой сошки из отделения ФБР в Атланте до одной из руководящих должностей в отделе по расследованию преступлений, связанных С искусством. И это не было случайностью.
— Вообще-то нет. Если ты, конечно, не передумал.
— А что, должен?
— Нет, простоты какой-то… рассеянный, что ли.
— Да какое там «рассеянный»! Просто думал о сегодняшнем дне. — Том опять уставился в иллюминатор.
— О дедушке думал?
— О людях, которые были на похоронах. О своей семье. Вернее, о том, что от нее осталось. О том, как мало я, оказывается, знаю о них, а они обо мне.
— Ну, тебя-то, Том, трудно узнать хорошо, — осторожно заметила она.
— Даже тебе трудно? — Он повернулся к ней и улыбнулся с какой-то затаенной надеждой.
— Мне, наверное, труднее, чем другим. — В ее голосе прозвучал оттенок досады.
Том понимал, о чем она, хотя в последние годы они все-таки сблизились. А поначалу их связывала только работа, весьма хрупкие отношения и сплошное недовольство друг другом. И вот из такого малообещающего начала очень медленно и постепенно все-таки развились набирающие силу ростки доверия и дружбы. А уж из той дружбы, из того набухшего бутона, расцвело нечто большее, и эта взаимная симпатия не преминула проявить себя в один незапланированный, случившийся стихийно вечер.
А дальше были годы, были совместные расследования и множество возможностей вернуть к жизни те чувства. Но по какой-то неведомой причине (вы сами-то не пробовали влезть в его шкуру!) Том не проявлял инициативы, а Дженнифер чувствовала себя уязвленной. И все же пережитое оставило отпечаток в сердцах обоих — оно, как осколок боевого снаряда, глубоко засевший под кожей, ворочалось там всякий раз, когда они прикасались к кому-нибудь другому.
— Ну, как поживаешь? — спросил Том, нарочно уводя разговор от своей персоны.
Дженнифер обернулась, взглядом давая Тому понять, чтобы он тоже обернулся. Стоукс дрых, вытянув и раскинув ноги; на столике перед ним стояли две маленькие опустошенные бутылочки из-под виски. Стюардесса с косметичкой в руках удалилась в туалетную кабину.
— Ты разозлился, что я приехала? — вместо ответа спросила Дженнифер.
— Меня расстроило, что ты приехала не одна, — признался он, поражаясь собственной честности.
— Это дело ведет Стоукс, — объяснила она, виновато пожимая плечами. — Как я могла приехать без него?
— Я не об этом. — Он помолчал.
— Тебе надо было предупредить меня о своем приезде.
— Да я сам не знал, пока не сел в самолет, — попытался оправдаться он.
— Позвонить все-таки мог, — настаивала она.
— А ты бы мне позвонила, если б тебе не нужна была моя помощь?
Снова пауза, на этот раз более долгая.
— Может, и не позвонила бы, — призналась она.
Как странно, подумал Том, они не встречались, не назначали свиданий, не виделись почти год, а теперь вот почему-то случился этот неловкий разговор, когда каждый из них предпочитает ходить вокруг да около и боится сказать то, что думает, боится показаться смешным.
Они долго молчали, потом Дженнифер, глядя ему прямо в глаза, спросила:
— Почему ты согласился поехать?
— Ты же сказала, что тебе нужна моя помощь, — ответил он, пожимая плечами.
— Но ты сначала не соглашался, а потом что-то изменилось.
— Почему не соглашался? Я…
— Ты это сделал, потому что я сказала, что сама поеду на сделку, если ты откажешься?
Том добродушно усмехнулся — вспомнил, какой тошнотворно проницательной она иногда бывает.
— Что тебе известно об этом полотне? — Он взял со столика фотографию и стал разглядывать ее через целлофановую пленку.
— Это одно из четырех полотен, которые Караваджо дописывал на Сицилии в тысяча шестьсот
