доступ, и я предпочел бы не беспокоить судью.
– Понимаю, – произнес я и поднялся.
– Секунду, – остановила меня Миллз. – Мне необходимо поговорить с вами о той ночи, когда исчез ваш отец. Слишком много вопросов осталось без ответа. Может быть, у вас есть кое-что ценное.
– Эзра исчез в ту же ночь, когда умерла моя мать. Это не было для меня легкой темой разговора.
– Позже, – предложил я. – Хорошо?
Она посмотрела на окружного прокурора, но он промолчал.
– Позже, но сегодня, – настаивала она.
– Прекрасно, – согласился я, – сегодня.
– Поддерживай связь, – сказал Дуглас и махнул рукой, когда детектив Миллз закрывала за мной дверь. В холле под взглядами, которыми окружающие прощупывали меня, словно пальцами, я почувствовал себя очень одиноко.
Я спустился вниз и снова прошел через офис судьи. Везде уже было почти пусто, и я кивнул женщине, сидевшей в окне за проволочной сеткой. Она шлепнула резиновым штампом и задумчиво посмотрела вдаль. Солнце все еще пряталось, шел мелкий моросящий дождь, а мне больше всего сейчас не хватало ливня. Чтобы вокруг все померкло и плотным потоком, с шипением и хрипом, хлынула вода. Мне хотелось ощущения чистоты на лице и тяжести промокшего костюма, который я относил три сезона и который ветшал без ремонта. Так, чтобы исчезнуть из поля зрения и устроиться там, где бы меня никто не знал и слышался только шепот времени.
До полудня еще оставалось время, и моя секретарша пришла в недоумение, когда я велел ей идти домой. Она положила в сумку несъеденный завтрак и кипу блокнотов, а затем покинула помещение походкой раненого бойца. Я хотел пойти наверх и обыскать личный офис Эзры, но на лестнице меня остановил его призрак. Я не поднимался туда в течение полугода и сейчас был слишком подавлен, чтобы выдержать зрелище его сомнительной империи, которая столь неожиданно перешла ко мне. Вместо этого я решил сначала позавтракать и набраться храбрости, чтобы вновь войти в дом своего детства и погрузиться в воспоминания, которые, подобно покрытому пятнами ковру, лежат на служебной лестнице.
В течение двадцати минут мне пришлось кружить в поисках места, где можно было бы поесть, оставаясь неузнанным. В конце концов я сдался и заглушил двигатель возле «Короля бургеров». По дороге я съел два чизбургера, дважды проехав мимо дома моего отца. Этот дом, с его толстыми колоннами, унылыми чистыми окнами и великолепной алебастровой краской, словно бросал мне вызов. Напоминавший больше замок, он как будто седел за зеленым ограждением, среди ящичков с кустарниковыми растениями, напоминавшими коробочки от пилюль. Я вспомнил то время, когда Эзра повез семью в Нормандию. Отец поставил передо мной трудную задачу» продолжать его войну со снобизмом старых «денежных мешков» этого города, которые в течение многих лет стремились лишить яркости глянец его великолепного достижения. Но теперь я точно знал, что этого никогда не случится. Ведение войны требовало убежденности, а я не мог принять мотивов, которые побуждали моего отца вести воину.
Я повернул на подъездную дорогу, проехал под аркой сплетающихся ветвями деревьев и вернулся во времена, своего детства» которое преследовало меня здесь повсюду, подобно осколкам разбитого стекла. Звякали ключи, а я продолжал сидеть в автомобиле в окружающей меня тишине. Я вспоминал многое, чего уже больше не существовало: свой первый велосипед и игрушки, прослужившие достаточно долго; ранний успех отца; и мать, живую, еще счастливую, пристально глядящую на странную улыбку Джин. Я увидел все это еще не пожелтевшим от времени, а потом глаза моргнули – и все исчезло, как если бы внезапно налетевший ветер развеял пепел.
Полиция еще не побывала в доме – это стало понятно по тому, как тяжело открывалась дверь. Я вошел внутрь, отключил сигнальную систему и, передвигаясь по дому, везде включал свет. На полу и на ткани, которой была зачехлена мебель, толстым слоем лежала пыль. Когда я медленно шел по нижнему этажу, минуя две столовые, маленькую уединенную комнату, бильярдную, до самой двери, ведущей в винный погреб, я повсюду наблюдал старые следы. Безупречная сталь тупо мерцала в кухне, напоминая о ножах с ручками из черного дерева и тонких бледных руках моей матери.
Первым делом я обыскал кабинет, думая найти пистолет в верхнем выдвижном ящике, где хранился серебряный консервный ножичек и лежал кожаный журнал, который Джин подарила ему вместо внука. Пистолета там не оказалось. Несколько секунд я сидел в кресле отца и рассматривал единственную фотографию, помещенную в рамку, потускневший черно-белый снимок полуразрушенной лачуги и неулыбчивого семейства рядом с ней. Самым маленьким мальчиком с грязными ногами, в шортах из хлопчатобумажной ткани был Эзра. Вглядываясь в черные зрачки его глаз, я пытался угадать, о чем он думал в тот день. Затем я взял журнал и пролистал его, зная, что отец никогда не доверил бы свою тайну бумаге, и все же на что-то надеясь. Журнал оказался пустым. Мои глаза осмотрели все вокруг, я пытался понять смысл жизни этого человека, которого когда-то, как мне думалось, хорошо знал, но комната ничем мне не помогла. Ее украшали старые карты, кожаная мебель и сувениры, служившие напоминанием о каких-то жизненных событиях, и во всем этом не было ничего, кроме пустоты. Насколько я понимал, сама комната являлась его трофеем, и я представлял отца сидящим здесь и улыбающимся, в то время как его жена обливалась слезами наверху, в одиночестве на огромной кровати.
Сев в его кресло, я вдруг почувствовал что-то вроде причастности к кровосмешению и не стал задерживаться в нем долго. Выйдя из кабинета, я заметил, что мои следы на пыльном полу не были единственными. Виднелись другие следы, поменьше, и я понял, что Джин уже побывала здесь. Следы вели из кабинета в зал, а затем к широкой лестнице. Они исчезали на ковровой дорожке, которой была устлана лестница, затем вновь появлялись на деревянном полу холла, рядом со спальней родителей. Наверху я не был больше года, и поэтому следы были очень заметны. Они снова пропали на персидском ковре на полу спальни, но у кровати и прикроватного столика, где я надеялся найти оружие, была только половина следа. Я посмотрел на кровать и заметил круглую вмятину на покрывале, как будто какое-то животное пыталось свить там гнездо.
Поиски оружия оказались безуспешными, и я сел на кровати, чтобы избавиться от тягостных впечатлений. После секундной задумчивости я поднялся и, покидая дом, специально стал волочить ноги, чтобы стереть следы на пыльном полу, на котором когда-то играли два ребенка.
Выйдя наружу, я прислонился к запертой двери, ожидая приезда детектива Миллз с дюжиной полицейских машин, едущих следом. Я пробовал успокоить дыхание, которое было слишком громким в мире непривычной тишины. Откуда-то шел запах свежескошенной травы.
Я помнил оружие отца еще с той ночи, когда видел, как он приставил его к лицу матери. Заметив меня в дверях спальни, он попытался превратить все в шутку, но реальностью были заплаканные глаза матери и то, как она хваталась за пояс моей одежды, требуя быстро возвращаться в кровать. Я уходил, потому что она просила меня об этом, но до сих пор помню затихший дом и скрип кроватных пружин, поскольку она знала только один способ восстановления мира в доме. Той ночью во мне родилась ненависть к отцу, и ушло много времени на то, чтобы представить себе масштаб этого чувства.
Причина их борьбы осталась мне неизвестной, но рана так'и не зажила, и, уходя с этого места, я подумал о слезах и безвольной покорности моей собственной жены в прошлую ночь – жесткое удовлетворение, которое я получил от нее, поскольку использовал ее бесстыдно. Она плакала, и, вспоминая вкус ее соленых слез, я в какой-то момент подумал, что мне знакомо, что чувствовал дьявол. Секс и слезы, как солнце и дождь, не предназначены для того, чтобы соединяться, но для падшей души акт неправедных дел предстает иногда в очень праведном виде, и меня пугала эта темная бездна внутри меня.
Я сел в автомобиль и запустил двигатель, снова проехав под аркой склонившихся деревьев, охранявших это место, потом направился обратно к парку и к своему дому, полный мрачных мыслей, навеянных заброшенным местом, куда никогда не следует возвращаться.
Глава 5
Прежде всего мне хотелось сбросить с себя костюм и упасть в кровать, но, возвращаясь в свой квартал, я понял, что это не удастся сделать. Изгибающийся наклон подъездной дороги приветствовал меня блеском начищенных черных и серебряных автомобилей: Акулы были в сборе. Прибыли друзья моей жены со сладкой ветчиной, кастрюлями и нетерпеливыми вопросами. Как он умер? Как тебя, Ворк, поддерживают? Затем вполголоса, чтобы Барбара не могла услышать: «В чем он был замешан? Две пули в голове, так я слышал». А затем еще тише: «Вероятно, заслужил». Рано или поздно один из нас
