единственные мужчины, суетившиеся на Аделином экране, это Стен Лорел и Оливер Харди.[4] А что такого? Всяк по-своему с ума сходит! Адель — добрая душа, и это главное. Под охотничьей накидкой, которую она теперь сняла, оказалось платье в стиле ампир, с завышенной талией, из зеленого муара, плечи голые, бюстгальтер без бретелей, волосы с помощью шиньона уложены в высокую прическу. Нижняя юбка из нейлоновой тафты, несмотря на изрядный объем бедер, придавала платью красивую колоколообразную форму, а тот, у кого возникали стилистические возражения против золотых сандалет, ремешки которых обвивали икры, как у античной гетеры, все же не мог не признать, что они производят свежее, оригинальное впечатление. Между тем обе дамы прошли в гостиную, Адель стала возле буфета, занялась настройкой гитары и, к счастью, как будто бы примирилась с невозможностью вынести тикающие стенные часы на кухню.
— Ты готова, Мария? Тогда сядь!
— Ах, извини.
— Дорогая юбилярша, — сказала Адель, — как тебе известно, я, увы, не смогу присутствовать на праздничном ужине. А потому хочу порадовать тебя песней, для которой сама сочинила музыку и слова.
— Сама сочинила?
— Да, — подтвердила Адель, стыдливо потупив взгляд. — Луизу не позовешь?
— Нет, лучше не надо.
— Старики вправе разделить с нами прекрасные минуты, разве нет?
— Ладно, я посмотрю, что можно сделать.
Мария поспешила в переднюю, придирчиво оглядела в зеркале прическу, сняла фартук, бросила его в кресло. Теперь вздохни поглубже, скомандовала она себе, сохраняй спокойствие,
— Где же Луиза?
— Она предпочитает оставаться на кухне.
— Тогда, по крайней мере, оставь дверь открытой, ладно? — И чтобы Луиза расслышала, о чем речь, Адель громогласно объявила: — Сюрприз по случаю дня рождения моей милой подруги, жены доктора Майера!
Мария сидела на диване, напустив на себя самый что ни на есть непринужденный вид, но правая рука волей-неволей судорожно вцепилась в шелковый подлокотник, будто ее привязали к электрическому стулу. Время-то летит, летит! И вместо того чтобы приготовить на кухне ужин, уложить в чемоданчик платье от Пуччи и поехать к Перси, Мария покорилась судьбе и даже была согласна подпевать…
Стильный? Как зонтик от солнца?
На веранде покачивались лампионы, золотился свет, утро выдалось погожее, лето, чуть тронутое осенью, и внезапно Мария ощутила свой истинный возраст, зачарованный в букете дивных роз. Я старая женщина, подумала она. У меня широкий зад и слишком маленькая, но дряблая грудь. Моим глазам требуются очки, и косточки на ногах надо срочно вырезать.
Милая Мария, пела Адель, ты красивая, сильная, веселая, милая Мария, будь такой всегда, трам-та- та-там, и еще одна строфа, и еще, и еще. Если она, лапочка, любит, то любит по-настоящему и ничуть не боится довести свою щепетильность до головокружительного предела, милая Мария, продолжай всегда в том же духе, трам-та-та-там-та-там!
Когда отзвучал последний аккорд, исполнительница положила инструмент на буфет, сплела ладони перед ампирным бюстом и принялась отвешивать бесконечные поклоны в сторону дивана и откинутой портьеры.
— Прелесть, — сказала Мария. — Чудный подарок.
— Извинишь меня на минуточку?
— Да, Адель, разумеется.
Они вышли из гостиной; хозяйка поспешила на кухню сварить кофе и разрезать горячим ножом холодный торт, наблюдая в открытую дверь, как Адель, вооруженная флакончиками с тушью, кисточками и карандашами, подновляет перед гардеробным зеркалом макияж. Но что это? Почему она надевает шляпу? Почему снимает с вешалки накидку? Неужели обиделась? Ждала больше похвал, больше растроганности, больше восторгов?
Вернувшись в гостиную, Адель и садиться не стала, схватила свое «весло», затолкала в футляр и печально провозгласила:
— Мария, к сожалению, я должна тебя покинуть.
— Уже?
— Да. Теннебаум на коленях умолял меня сопровождать его на семинар.
— О чем семинар?
— О духе.
— Как интересно!
От предложенного торта Адель отказалась, кофе тоже пить не стала. Семинар состоится в горах, и только красивым женщинам, таким, как Мария, сказала Адель с печальной улыбкой, позволительно заставлять мужчин ждать.
— О, на чашечку кофе времени хватит!
— Я правда спешу.
— Конечно, я не вправе тебя задерживать. Когда мы сможем вволю поболтать?
— Семинар продлится ровно три дня.
— Мы всегда рады тебя видеть.
— Я постараюсь все устроить.
Взгляд Адели скользнул за окно, на лампионы, и Мария быстро добавила, что террасу она украсила для молодежи, нынче вечером весь дом в их распоряжении.
Адель молча смотрела на колыхание лампионов, потом вдруг сказала:
— Вчера вечером сюда приезжал черный «мерседес».
— Вполне возможно. Почему ты спрашиваешь?
— Это был «мерседес» Оскара.
— У тебя зоркий глаз, Адель.
— Я случайно была в ванной и не могла не увидеть, как Оскар вышел из машины и поспешил в дом. Очевидно, ты его ждала. Он даже в дверь не звонил. Довольно необычно, ты не находишь?
— Что Оскар приезжает к нам с визитом?
— Нет, но время. В восемь вечера Оскар обычно сидит в яхт-клубе за рюмкой спиртного.
— В самом деле?
— В городке говорят, он много лет влюблен в тебя.
— Оскар? В меня?! Господи, а я и не знала.
— Признайся, голубушка моя, — сказала Адель с лукавой усмешкой, — Оскар хотел первым поздравить тебя с днем рождения. Верно?
Мария помедлила, не желая выдать себя неподходящим ответом и опасаясь, что Адель все ж таки направится к дивану, со вздохом сядет и в ближайшие часы с места не сдвинется. Впрочем, нет, семинар ей определенно важнее, и, меж тем как Адель шепотом сообщила, что Теннебаум сделает доклад о своих переживаниях в буддистском монастыре, подруги рука об руку вышли из гостиной.
— Послушай, — с наигранным интересом спросила Мария, — Теннебаум подался в буддисты?
— Давно, — вздохнула Адель.
На кухне чемоданчик с косметикой и гитара вновь были отставлены, поскольку Адель твердо решила попрощаться с Луизой по всей форме. Пальцем приподняла ей подбородок — Луиза при этом отчаянно выпучила глаза — и принялась объяснять, как нужно обращаться с маразматиками:
