— Отрыв от старта — 19:41:05 мирового времени. У нас все в порядке.
— О'кей! — говорит Зуев. — Просим подтверждение «МИР-4».
На другом экране вспыхивает новое изображение; два человека в легких спортивных костюмах в командном пункте долговременной орбитальной станции «МИР-4».
— Говорит «МИР-4». Старт 19:41:05 принят. Маяки начинают работать в режиме сближения по докладу с борта. «ШАТТЛу-47» дается третий причал, как просили.
— Принято, — говорит Кэтуэй. — Прошу запасной радиоканал.
— Минуточку, — отвечает станция. Один из сидящих за пультом вдруг всплывает, летит к потолку, возвращается с бортовым журналом. — Ваш запасной канал с 112,34 до 112,73.
— Вопросы к Хьюстону? — спрашивает Зуев.
— Вопрос доктору Райту, — говорит по-английски Леннон, сидящий за пультом «Связь с экипажем». И на экране возникает новое лицо: Райт — конструктор систем ориентации «Мэйфлауэра».
— Хэлло, Микки! Мне нужны расчеты эрозии оптических поверхностей фотоумножителей от испарения в вакууме, — говорит Леннон.
— Получите сегодня после ужина, — отвечает Райт.
— А раньше нельзя?
— После нашего ужина, — улыбается Райт, — а у вас это будет после завтрака.
— О'кей!
— Слушаем службу Солнца, — громко перебивает Зуев.
— Крым на связи, — загорается экран.
Красивая загорелая женщина, заглядывая в бумажку, говорит тоном учительницы начальных классов:
— Мы уже докладывали ночью, повторяем для всех: по хромосферным вспышкам в открытом космосе работы для «Гагарина» закрываются с 11 до 14 часов. Прогноз на ближайшие сутки…
Прерывая эти слова, в динамиках нарастает какой-то резкий свист, быстро переходящий в громкое гудение. Изображения на экранах искажаются, будто кто-то, сидящий по ту сторону экранов, яростно мнет руками картинку. Это длится всего несколько секунд, и вот все снова на своих местах.
— В чем дело? Кто дежурит по связи? — раздраженно кричит Зуев.
У пульта «Дежурный по связи» молодой инженер, растерянный и смущенный, запинаясь, бормочет:
— У нас все в порядке, Илья Ильич… Амплитуда…
— Это называется — в порядке?! Меня не интересуют амплитуды. Мы с Крымом не можем связаться нормально, а собираемся с Марсом говорить! Сколько это будет продолжаться, я вас спрашиваю?
— Илья Ильич, — начинает инженер, но Зуев тут же перебивает его:
— Что за помехи? Откуда помехи? Кто нам мешает? Надо найти и наказать примерно!
— Очевидно, это помехи ионосферного происхождения…
— Молодой человек, я этими делами занимаюсь без малого сорок лет, — Зуев в сердцах бросает на пульт белые наушники, — почему-то раньше ионосфера не мешала. Я потребую создания специальной комиссии. Пора кончать с этим делом! У нас нет элементарной дисциплины и культуры работы!
— Не поняла? — спрашивает красивая дежурная Крымской службы Солнца.
— Это к вам не относится…
Кэтуэй холодно спрашивает с экрана по-русски, сильным акцентом:
— Мистер Зуев, когда ваша служба давала солнечный прогноз, у нас прошел сбой связи. Что это значит?
— У нас тоже прошел сбой, но что это значит, я еще не знаю. Мы разберемся и объясним…
— Но это становится регулярным…
— Простите, но я могу предъявить точно такие же претензии Хьюстону.
— В Хьюстоне все о'кей…
— И у нас тоже о'кей. Я повторяю; мы разберемся. Итак, на чем мы остановились? Прогноз на ближайшие сутки. Слушаем Крым.
— Прогноз на ближайшие сутки в норме. Ожидаемая доза от ПКИ[1] до 11 миллиардов в сутки, — так же назидательно говорит загорелая дежурная.
— У вас все? — спрашивает Зуев.
— Все.
— Тогда подготовьте мне сводку по активности Солнца на время нашего с вами сеанса. А то тут у нас собственную халтуру валят на ионосферу. — Он зло косится на молодого инженера за пультом дежурного по связи. — «Гагарин» знает о запрете по хромосферным вспышкам? — спрашивает Зуев и оборачивается к одному из темных экранов.
Молчание.
— Я вызываю «Гагарин», — нетерпеливо говорит Зуев.
— Проспали сеанс на «Гагарине», — тихо шепчет Лежаве Раздолин.
Космонавты, кроме дежурного по связи Леннона, сидят на «гостевых» креслах, куда обычно сажают большое начальство, которое любит бывать здесь, особенно если существует поганая гарантия успеха какого-либо космического эксперимента.
— Я вызываю «Гагарин», — раздельно и громко говорит Зуев, нетерпеливо постукивая по пульту авторучкой.
Экран вспыхивает:
— Простите, Илья Ильич! Тут у нас…
— Что у вас? Да что это, в самом деле, сплошные сюрпризы сегодня! Тоже «амплитуды»?
— Да нет, ничего, пустяки, — на экране смущенно улыбается космонавт-испытатель.
— Запрет по Солнцу вы приняли?
— Да. У нас и нет никаких наружных работ. Все испытания корабля идут по штатной программе. Проверка аварийной системы связи закончена сегодня в 6:35, замечаний нет. — И добавляет неофициальным тоном: — У нас, правда, все в порядке, Илья Ильич… — но, говоря это, он смотрит куда-то в сторону.
— Что у вас все-таки там происходит? — недовольно спрашивает Зуев.
— Тут вентилятор батарейный взбесился. Летает, мы его поймать не можем…
— Сачком! Сачком его! — кричит Раздолин.
— Каким сачком? — оторопело спрашивает человек с экрана.
— Для бабочек.
Все смеются.
— Почему Саши так долго нет? — спрашивает Редфорд, наклонившись к Лежаве.
— Ты что, медиков не знаешь? Наши ничуть не лучше ваших, — отвечает Анзор.
Вновь загорается экран Крымской службы Солнца, и та же хорошенькая, загорелая женщина таким же «педагогическим» тоном докладывает:
— По данным системы «Дозор», сбоев связи по вине Солнца на время сеанса быть не может.
— Так, — говорит Зуев. — Спасибо. Будем искать. И найду! — Он припечатывает кулаком пульт. Пустая чашечка со следами кофейной гущи тихо звякает…
20 мая, вторник. Подмосковье
В рабочей комнате «марсианского корпуса» Космического центра за столами, заваленными графиками и бортжурналами, Редфорд и Леннон. Входит Стейнберг, явно чем-то озабоченный, что не мешает ему, впрочем, жевать резинку.
— Нам надо посоветоваться, ребята, — хмуро говорит он, подойдя к столу Алана.
— Сейчас? — Редфорд поднимает голову.
— Лучше сейчас…
