всего ожидали, сел и свирепо произнес:
– Оставьте меня в покое! Я никогда в жизни ничем не болел и сейчас тоже не собираюсь!
– Вы не больны, вы ранены, – терпеливо сказала Анжелика.
И ласково обняла его за плечи, чтобы он не упал. Врач по-арабски обратился к Рескатору. Раны, сказал он, хотя и глубокие, но не опасные. Единственное повреждение, требующее более длительного наблюдения, – это удар саблей по своду черепа. Но поскольку раненый уже пришел в себя, последствием этого сотрясения, вероятно, явится лишь быстрая утомляемость, которая пройдет через несколько дней.
Анжелика нагнулась к мэтру Берну и перевела ему добрую весть.
– Он говорит, что если вы будете лежать смирно, то скоро встанете на ноги.
Торговец шире открыл глаза и посмотрел на нее с подозрением.
– Вы понимаете по-арабски, госпожа Анжелика?
– Разумеется, госпожа Анжелика понимает по-арабски, – ответил за нее Рескатор. – Разве вам, сударь, не известно, что в свое время она была одной из самых знаменитых пленниц в Средиземноморье?
Эта бесцеремонная реплика показалась Анжелике подлым ударом в спину. Она не ответила тотчас лишь по одной причине: выпад был настолько гнусен, что она даже усомнилась, верно ли расслышала.
Поскольку ничего другого у нее не было, она укрыла мэтра Габриэля своим плащом.
– Врач пришлет лекарства, и они облегчат ваши страдания. Тогда вы сможете заснуть.
Голос Анжелики звучал спокойно, но она вся дрожала от сдерживаемой ярости.
Рескатор был высокого роста и заметно возвышался над гугенотами, теснившимися за его спиной в безмолвном остолбенении. Когда он обратил к ним свою черную кожаную личину, они невольно попятились. Он не удостоил вниманием мужчин, но устремил взгляд туда, где белели чепчики женщин.
Он снял шляпу с перьями, которую носил поверх повязанного на пиратский манер черного атласного платка, и отвесил дамам изящнейший поклон.
– Сударыни, я пользуюсь случаем, чтобы сказать вам: «Добро пожаловать на мой корабль!» Я сожалею, что не могу предоставить вам больше удобств. Увы, ваше появление было для нас неожиданностью. И все же я надеюсь, что это путешествие не покажется вам слишком неприятным. Засим, сударыни, я желаю вам доброй ночи.
Даже Сара Маниго, привыкшая принимать соседей в роскошных гостиных своего особняка, не нашлась, что ответить на это великосветское приветствие. Необычная внешность того, кто его произнес, странный тембр его голоса, казалось, придающий словам оттенок насмешки и угрозы, повергли женщин в оцепенение. Они смотрели на корсара с ужасом. И когда Рескатор, поклонившись дамам еще пару раз, прошел между ними и в сопровождении похожего на белый призрак араба направился к выходу, кто-то из детей вдруг завизжал от страха и уткнулся лицом в широкую юбку матери.
И тогда робкая Абигель, собрав все свое мужество, отважилась заговорить. Сдавленным от волнения голосом она сказала:
– Мы признательны вам, монсеньор, за добрые пожелания и еще больше – за то, что сегодня вы спасли нам жизнь. Отныне мы будем ежегодно благословлять этот день.
Рескатор обернулся. Из сумрака, совсем было его поглотившего, вновь возникла его темная странная фигура. Он подошел к побледневшей Абигель, оглядел ее, коснулся рукой ее щеки и мягким, но властным движением повернул ее лицо к резкому свету ближайшего к ним фонаря.
Он улыбался, пристально всматриваясь в это прелестное лицо фламандской мадонны, в большие, светлые умные глаза, расширившиеся сейчас от удивления и растерянности. Наконец он сказал:
– Несомненно, приток стольких красивых девушек как нельзя лучше скажется на населении Американских островов. Но сумеет ли Новый Свет по достоинству оценить то богатство чувств, которое вы ему несете, моя милая? Я надеюсь, что сумеет.А до тех пор спите спокойно и перестаньте терзать свое сердце из-за этого раненого…
И жестом, в котором сквозило легкое презрение, он указал на мэтра Габриэля Берна.
– Я ручаюсь вам, что он вне опасности и вас не постигнет горе его потерять.
Рескатор уже вышел, и соленый морской ветер захлопнул за ним дверь, а свидетели этой сцены все никак не могли опомниться.
– По-моему, – мрачно сказал мэтр часовщик, – этот пират – сам сатана.
– Как вы посмели заговорить с ним, Абигель? – задыхаясь, проговорил пастор Бокер. – Привлечь к себе внимание человека такого сорта весьма опасно, дочь моя!
– А этот его намек на население островов, чью породу якобы улучшат.., какая непристойность! – возмутился бумажный фабрикант Мерсело, глядя на свою дочь Бертиль и надеясь, что она ничего не поняла.
Абигель прижала руки к горящим щекам. За всю ее жизнь добродетельной девы, даже не подозревающей, что она красива, ни один мужчина не осмелился повести себя с нею так вольно.
– Я.., я подумала, что мы должны поблагодарить его, – пролепетала она. – Каков бы он ни был, он все же рисковал свои судном, своей жизнью, своими людьми.., ради нас…
Ее смятенный взгляд метался между темным концом пушечной палубы, в котором скрылся Рескатор, и распростертым на полу мэтром Берном.
– Но почему он так сказал? – вскричала она. – Почему он так сказал?
Уронив лицо в ладони, она истерически разрыдалась. Шатаясь, ничего не видя от слез, она оттолкнула столпившихся вокруг нее единоверцев, бросилась в угол, и, прижавшись к лафету пушки, продолжала все так же безутешно плакать.
