Все уходили от прямого ответа на вопросы Брежнева. Егудин откровенно сказал:
– Да нам все равно, лишь бы не мешали, меньше вмешивались в наши дела и обеспечивали всем необходимым – за наши же деньги.
Брежнев рассчитывал услышать критику Хрущева, но присутствующие не пожелали вступать в опасные политические разговоры:
– Вы решали вопросы реорганизации партийных, советских и хозяйственных органов. Вы и решайте, как дальше быть.
На обратном пути Брежнев спросил у Шелеста: отчего же «народ молчит»?
– А почему вы в Центре молчите, если считаете, что делается что-то не так? – ответил вопросом Шелест.
Иващенко и Сенин отдыхали в Алуште. Брежнев, Подгорный и Шелест поехали к ним. Все вместе погуляли в парке. Брежнев пытался остаться вдвоем с Иващенко, но не получалось. А к обеду приехала дочь Хрущева Юля с мужем. Откровенный разговор стал невозможен.
За обедом Брежнев провозгласил тост за здоровье Никиты Сергеевича.
На обратном пути Подгорный ехидно осведомился:
– Ну как, Леня, поговорил с Ольгой?
– Проклятая баба, – буркнул Брежнев.
12 августа Шелест по телефону доложил Хрущеву о делах в республике.
14 августа ему позвонил Брежнев, попросил подробно пересказать беседу с Хрущевым.
21 августа в Киев прилетел Подгорный. Теперь уже забеспокоился Шелест – дело приобретает затяжной характер. Но если медлить, это может стать опасным. Выяснилось, что «Подгорный тоже недоволен бездействием и инертностью Брежнева, и вообще, заключил Подгорный, ненадежный он человек».
– Надо более решительно действовать, иначе нас могут предать, – сказал Николай Викторович.
– Кто же это может сделать? – спросил Шелест. Подгорный ухмыльнулся: он не питал иллюзий относительно партийного руководства страны.
– Когда вернусь в Москву, буду штурмовать Леню. Он трусит, – ответил Подгорный.
В середине сентября делегация во главе с Брежневым, которая ездила в Болгарию, сделала остановку на несколько часов в Киеве. Шелест встретил делегацию в аэропорту «Борисполь». Забрал Брежнева и привез в здание ЦК. Стал внушать:
– В дело посвящено слишком много людей, и промедление чревато большими неприятностями.
Брежнев уверенно ответил:
– Ты, Петро, не беспокойся. Мы принимаем все меры, но как подойти к решению этого дела, еще не знаем. Будем советоваться.
26 сентября, в субботу, в Свердловском зале Кремля собралось расширенное заседание президиума ЦК под председательством Хрущева. Обсуждался вопрос о семилетнем плане развития народного хозяйства. Многие присутствовавшие уже знали, что Хрущева намереваются убрать.
«Но пока что никто точно не знал ни сроков, ни самой формы исполнения задуманного дела, – вспоминал Шелест. – Даже сами организаторы находились еще в какой-то прострации, неуверенности и неопределенности».
Посему присутствовавшие демонстрировали Никите Сергеевичу полнейшую преданность и почтение. После заседания руководство страны в узком составе собралось в комнате президиума ЦК. Хрущев спросил:
– Ну как, товарищи, ваше мнение о проведенном мероприятии и моем выступлении?
Члены президиума стали наперебой говорить, что все прошло просто отлично. Хрущев поручил секретарям ЦК готовить очередной пленум. Сказал, что уходит в отпуск.
Через несколько дней Подгорный, возвращаясь из-за границы, сделал в Киеве «вынужденную посадку» по причине плохой погоды. Всю ночь проговорили с Шелестом, который подробно пересказал, с кем из членов ЦК он уже провел беседу. Со многими сразу нашел взаимопонимание, но кто-то терялся, и разговор не получался.
Подгорный предупредил:
– Будь осторожнее.
Они по-прежнему боялись Хрущева.
«Одно его слово, – вспоминал Шелест, – и многие из нас были бы „обезврежены“, изолированы и даже уничтожены, ведь велся по существу и форме заговор против главы правительства, а чем это кончается, хорошо известно...»
Но на сей раз Хрущев проявил излишнюю доверчивость, расслабился, потерял бдительность.
Николай Викторович рассказал Шелесту, как идут дела в Москве. Некоторые члены президиума колеблются. Кого-то пришлось припугнуть, чтобы как минимум помалкивали...
Брежнев и Подгорный очень просили Петра Ефимовича поговорить с председателем президиума Верховного Совета Украины Демьяном Сергеевичем Коротченко, который много лет работал с Хрущевым, а в 1930-е годы был секретарем Московского обкома. В период массовых репрессий на Демьяна Сергеевича состряпали дело, готовился арест. Его спас Хрущев, вступившийся за него перед Сталиным.
Шелест рискнул и открыл карты. Демьян Коротченко подумал и принял решение:
– Я Никиту знаю давно. Он хороший организатор, преданный коммунист, но, очевидно, на этом посту зарвался – считает, что он вождь. Много сделал политических ляпов. Очевидно, будет лучше для него и для партии, когда он уйдет с этого поста, да и должности первого секретаря и председателя Совмина надо разделить. В семьдесят лет трудно управлять таким государством, как наша страна, да еще со старческим характером Никиты.
– Демьян Сергеевич, что мне передать Брежневу и Подгорному? – спросил Шелест.
– Передай, что я с вами, и если это нужно, могу по этому вопросу выступить где угодно.
Еще один верный соратник Хрущева, многим ему обязанный, легко предал Никиту Сергеевича... Но у заговорщиков не все шло гладко. Подгорный поведал Шелесту, что перед самым отъездом Хрущева в отпуск у них состоялся неприятный разговор.
Никита Сергеевич пригласил Николая Викторовича в кабинет и прямо спросил:
– Это правда, товарищ Подгорный, что существует какая-то группа, которая хочет меня убрать, и вы к этой группе причастны?
(«Представляешь мое состояние и положение?» – говорил Подгорный Шелесту.)
– Откуда вы, Никита Сергеевич, это взяли? – изобразил удивление Подгорный.
А сам подумал: от кого это могло ему стать известно? Подумал о Брежневе. Тот в какой-то момент испугался: «Может быть, отложить все это?» Подгорный на него набросился: «Хочешь погибать – погибай, но предавать товарищей не смей».
Но Хрущев рассказал, что о заговоре его сыну Сергею поведал работник КГБ Василий Иванович Галюков, бывший начальник охраны Николая Григорьевича Игнатова, смещенный с поста секретаря ЦК на безвластную должность председателя президиума Верховного Совета РСФСР. Обиженный на Хрущева Николай Игнатов действительно активно участвовал в подготовке заговора. Он ездил по стране и убеждал старых приятелей выступить против Хрущева.
Никита Сергеевич даже показал Подгорному письмо, переданное сотрудником КГБ Сергею Хрущеву, и спросил:
– Вам что-нибудь об этом известно?
Подгорный, не моргнув глазом, сказал, что ничего не знает, и предложил поручить Комитету госбезопасности проверить все факты. Он был уверен, что Семичастный выкрутится. Но Хрущев решил к КГБ не обращаться, а по-дружески попросил Микояна вызвать Игнатова, поговорить с ним и доложить.
Через первого секретаря ЦК компартии Грузии Василия Павловича Мжаванадзе удалось предупредить Игнатова о нависшей над всеми угрозе. Ему велели в беседе с Микояном все отрицать... Да и осторожный Анастас Иванович, похоже, не проявил обычной прыти, исполняя это поручение первого секретаря. Он сохранил верность Хрущеву, но не хотел ссориться и с его противниками.
Леонид Митрофанович Замятин, который тогда работал в Министерстве иностранных дел, рассказал мне, как незадолго до своего снятия Хрущев вдруг появился на обеде в честь президента Индонезии и произнес неожиданно откровенную речь.
