что стараюсь изгнать эти чувства, но у меня не получается, и отвратительный сеанс продолжается.
Зигфрид говорит: 'Боб, вам требуется много времени для ответа. Вы что-нибудь утаиваете?'
Я отвечаю с благородным негодованием: 'Что за нелепый вопрос? Если бы я утаивал, откуда мне об этом знать? - Я молчу, обследуя уголки своего мозга в поисках того, что я утаил от Зигфрида. Ничего не нахожу. Рассудительно говорю, - Кажется, ничего нет. Я не чувствую, что утаиваю что-то. Скорее хочу сказать так много, что не знаю, с чего начать'.
- Начинайте с любого, Роб. Первое, что приходит в голову.
Это кажется мне глупым. Откуда мне знать, что первое, когда все перемешалось? Отец? Мать? Сильвия? Клара? Бедный Шики, пытающийся передвигаться без ног, порхая, как ласточка в амбаре, охотящаяся за насекомыми: точно так же Шики ловит мусор в воздухе Врат?
Я касаюсь тех мест в мозге, где больно. Я знаю по предыдущему опыту, что будет больно. Так я себя чувствовал в семь лет, когда бегал по Скальному парку вместе с другими детьми и пытался обратить на себя внимание.
Или когда мы оказались вне реального пространства и поняли, что попали в ловушку, а из ничего появилась призрачная звезда, улыбаясь, как Чеширский кот. У меня сонм таких воспоминаний, и все они причиняют боль. Да, это так. Они само воплощение боли. В указателе моей памяти против них написано 'Болезненно'. Я знаю, где отыскать их, и знаю, как бывает больно, когда они всплывают на поверхность. Но пока я их не выпущу, они не причинят мне боли.
- Я жду, Боб, - говорит Зигфрид.
- Думаю, - отвечаю я. И тут мне приходит в голову, что я опаздываю на урок гитары. Это напоминает мне еще о чем-то, я смотрю на пальцы левой руки, проверяю, не отросли ли ногти: мне хотелось бы, чтоб мозоли стали больше и тверже. Я не очень хорошо играю на гитаре, но большинство слушателей не слишком критичны, а я получаю удовольствие. Но нужно все время упражняться и помнить. Сейчас посмотрим, думаю я, как перейти от фа-мажор к соль на седьмой струне.
- Боб, - говорит Зигфрид, - сеанс был не очень продуктивным. Осталось десять-пятнадцать минут. Почему бы вам не сказать мне первое, что придет в голову... прямо сейчас?
Первое я отвергаю и говорю второе. 'Первое, что приходит мне в голову; я вспоминаю, как плакала мать, когда погиб отец'.
- Не думаю, чтобы это на самом деле было первым, Боб. Позвольте высказать предположение. Первая мысль была о Кларе.
В груди у меня сжимается. Дыхание перехватывает. Неожиданно передо мной возникает Клара, какой она была шестнадцать лет назад, и ни на час старше... Я говорю; 'Кстати, Зигфрид, я думаю, что хочу поговорить о своей матери'. И позволяю себе вежливый примирительный смешок.
Зигфрид не вздыхает покорно, но он молчит так, что создает то же впечатление.
- Понимаешь, - говорю я, тщательно обходя все, не относящееся к этой теме, - она хотела после смерти отца снова выйти замуж. Не сразу. Не хочу сказать, что она обрадовалась его смерти или что-нибудь такое. Нет, она его любила. Но теперь я понимаю, что она была здоровая молодая женщина - очень молодая. Сейчас подумаем... ей было тридцать три. И если бы не я, она, конечно, вышла бы замуж. У меня чувство вины, я не дал ей вторично выйти замуж. Я пришел к ней и сказал; 'Мама, тебе не нужен мужчина. Я буду мужчиной в семье. Я о тебе позабочусь'. Но, конечно, я не мог. Мне тогда было пять лет.
- Мне кажется, вам было девять, Робби.
- Да? Сейчас подумаем. Зигфрид, ты, кажется, прав... - Я стараюсь проглотить большой комок, образовавшийся в горле, давлюсь и начинаю кашлять.
- Скажите, Роб, - настойчиво говорит Зигфрид. - Что вы хотели сказать?
- Будь ты проклят, Зигфрид!
- Давайте, Роб! Говорите.
- Что говорить? Боже, Зигфрид! Ты меня прижал к стене. Этот вздор никому не приносит пользы.
- Боб, пожалуйста, скажите, что вас беспокоит.
- Заткни свою грязную жестяную пасть! - Вся боль, от которой я так старательно уходил, вырывается наружу, и я не могу с ней справиться.
- Боб, я предлагаю, чтобы вы попытались...
Я бьюсь о ремни, вырываю клочья пены из матраца, реву: 'Заткнись! Я не хочу тебя слушать! Я не могу справиться, неужели не понятно? НЕ могу! НЕ могу справиться!'
Зигфрид терпеливо ждет, пока я не перестану плакать, что происходит совершенно неожиданно. И тут, прежде чем он успевает что-то сказать, я устало говорю; 'Дьявол, Зигфрид, все это ничего не дает. Я думаю, что нужно прекратить. Наверно, есть люди, которым твои
