словом, чтобы действительно быть Богом, нужно им родиться. А человек должен оставаться человеком. Так же как эльф эльфом, а гном гномом. И храни нас Истинные Боги от мерзейшего из соблазнов!
— Послушай, Йолнн, но если ты жив… и нет других мертвых, то… что это было? Что произошло ночью? И где они все?
— Не знаю, — честно ответил гном. — Я могу рассказать лишь о себе.
— Расскажи, — одними губами попросил Линард. — Быть может, если я сумею понять, то смогу и… вернуться.
Гном внимательно посмотрел на него.
— Тяжко смертному, заплутавшему на тропах Богов, — вздохнул он. — Даже бессмертному смертному тяжко.
Линард молча кивнул.
— Что касается меня, — с усмешкой начал гном. — Меня спасли какие-то сумасшедшие черные маги. Не те, которые здесь были, а какие-то совсем другие. Представь себе — они заявили мне, что давно уже не черные маги, а свободные художники, и оба являются поклонниками моего таланта. Потому, дескать, и спасли. Собственно, они спасли мое тело, а душу помогла вернуть некая весьма могущественная и при этом невероятно красивая Богиня. Она не соизволила представиться, но… думаю это Судьба. А потом эти два художника накормили меня завтраком и вернули сюда по моему требованию. По правде говоря, им очень хотелось поболтать со мной о живописи, но я спешил. Так что мы договорились встретиться несколько позднее. Представляешь, эти психи попросили у меня автограф! Пришлось дать.
— Тебе повезло, — вздохнул Линард. — Но остальные…
— Это не твоя вина, — быстро сказал гном. — И я не чувствую их смерти. Ночью чувствовал, а сейчас…
— А сейчас рассвет! — сказал Керано, появляясь из открывшейся двери. — Доброе утро, дедушка!
— Керано… — охнул Линард. — Ты… тоже скажешь что жив?
— Конечно он жив, — ответила ведьма, появляясь вслед за ним. — И он, и я, и все остальные.
— Но… как?! — выдохнул Герцог Седой, глядя на бывших мертвецов, один за другим выходящих из невесть откуда взявшейся двери.
— Очень просто, — отвечала Флейта. — Тут и объяснять нечего. Сначала нас съели.
— Съели, — тупо, но старательно повторил Линард.
— Карманами съели, — добавила ведьма. — Так странно. Я даже и не знала, что можно вот так — карманами.
— Карманами, — повторил Линард.
— А потом мы ожили, потому что все кого оно съедает, оживают.
— Оживают, — повторил Линард.
— А кто такое — оно? — спросил Герцог Седой.
— Ну, разумеется, чудовище, — как маленькому, объяснила ему юная ведьма. — Кто же еще!
— Чудовище, — повторил Линард.
И тут что-то большое и тяжелое подошло к нему и коснулось мягким теплым телом. Оно было невидимым и огромным. И его тяжелая теплая ладонь опустилась на голову Линарда… нет, не на голову — в душу. Нет, глубже души! Опустилась туда, где перестало дышать бедное несчастное маленькое существо. Существо, которому стало так больно, что смерть уже не казалась страшной. И огромная всемогущая лапа погладила это существо, воскрешая его к дыханию и жизни. И тогда Линард заплакал. А заплакав, обнял Керано и юную ведьму, и Герцога Седого, и Фанджура Байета, и Винка Соленые Пятки, и Рыжего Хэка, и всех, всех, всех, до кого только смог дотянуться.
А потом приказал отпустить всех пленных магов. И армия Эруэлла издала, наконец, тот победный клич который собиралась. И даже не один раз. И глубоко в небе на этот клич отозвалось туманное пение рога. И звонкое эхо копыт плеснулось в утреннем воздухе.
— Какая странная победа, — промолвил Винк Соленые Пятки.
— Скорей бы командир вернулся… — добавил Рыжий Хэк.
— Вернется, — промолвил Хриплый Молот. — Он всегда возвращается. Подловить его, конечно, можно, а вот удержать — шалишь! Он этим драным магам еще покажет!
С громким стуком захлопнулась дверь. Захлопнулась и начала таять.
— Какая удивительная магия! — поразился гном. — Я был так растерян, что даже и не разглядел толком. Но это не человечья магия. Не эльфья и не гномья. Чья же?!
Вряд ли он ожидал ответа. Во всем войске Эруэлла он был единственным магом, а значит, и единственным экспертом в вопросах такого рода. Так что его вопрос не требовал ответа — но ответ все же пришел.
— Это — чудовищная магия, — очень серьезно сказала юная ведьма. — Совершенно чудовищная.
Ужасно неправдоподобно, правда? Просто ужас что такое! Но вы даже представить себе не можете, какие невероятные штуки выкидывает иногда эта жизнь. И уж поверьте мне — меньше всего ее волнует наше представление о реальности и правдоподобии. А кроме того, я ведь предупреждал вас в самом начале, что не пишу о мертвых. Пишу о тех кто выжил. Честноое слово, такие тоже встречаются! А иначе и жизнь бы давно кончилась.
Эруэлл сражался из последних сил. В глазах темнело от усталости. Из многочисленных легких ран и порезов весело бежали теплые струйки. Он уже почти не видел противника, и только вбитые годами тренировок и сражений боевые рефлексы все еще бросали тело из стороны в сторону, не позволяя ему сдаться и умереть. Руки вздымали с каждым дыханием тяжелеющий меч, ноги пружинили, совершая прыжки и повороты, спина сгибалась и выпрямлялась вне сознания и воли. Все вокруг было мутным и свинцово-тяжким, но тело хотело жить, изо всех сил хотело. И какого-то полумагического-полумеханического монстра из предыдущих эпох было маловато, чтоб победить его.
Эруэлл ни о чем не думал. Не мог себе этого позволить. Каждая мысль весила не меньше бочки с драконьими экскрементами. С такой тяжестью в голове не посражаешься. А ведь эта окаянная бочка и расплескаться может. Еще чего! Умирать с ног до головы в дерьме? Нет уж.
Эруэлл ничего не слышал. Звон крови в ушах глушил прочие звуки, а то он обязательно уловил бы грохот копыт во весь опор мчащейся конницы… но вот не уловил же. Даже разведчики могут отнюдь не все. Напряжение схватки, страшной, выпивающей последние счилы, застило слух, а кроме того — кто знает, не пустил ли нетерпеливый маг, давно уже уставший дожидаться гибели строптивого смертного, в ход какие-нибудь заклятья?
А еще Эруэлл почти ничего не видел. Точней, почти ни на что не смотрел. Даже противника он скорей ощущал, чем видел. Тренированное тело само уходило от ударов, используя для этого какое-то совсем особое чутье, лишь отдаленно напоминающее обычные зрение и слух. Эруэлл ничего не видел, не то он обязательно заметил бы несущуюся к нему конницу анмелеров. А впереди — Шенген. Верхом на коне, с огромным боевым топором в руке и с развевающимися на ветру волосами. Если бы Эруэлл мог видеть, он увидел бы, как конница на всем скаку врезается в магический барьер и валится, валится, валится…
Вся конница. Все анмелеры.
Но не Шенген.
Древние письмена на ее топоре запылали багровым огнем. Грянул колдовской гром, а магический барьер вспыхнул на мгновение алым и распался.
Давно уже древний королевский топор считался обычным. Древний — да, священный — несомненно, а вот заклятий на нем никаких нет. Может, и были когда-то. Есть же о нем легенды. Да только старые вовсе, их уж и не упомнит никто. Может, и напутали что рассказчики. Кто там знает, что в тогдашние времена было? Нас тогда не было. Многие маги топор этот обследовали. И при
