был венном. Поэтому Богиня и меня сюда привела. И виллы тебя сюда принесли.
«Мой отец…»
– Сейчас мы тронемся дальше и будем плыть остаток дня и всю ночь, а завтра к вечеру доберёмся до деревни Волков. Там, внучек, вторая твоя бабка живёт, Отрада Волчица. Это в её породу у тебя родинки на левой щеке.
Бусый хотел встать, но раздумал.
«Отрада Волчица… И мой отец… Волк?»
– Я догадывался, – разламывая язя, сказал ему Соболь. – Но всякий раз, когда я хотел тебе рассказать, я задумывался знаешь о чём? Почему виллы к Белкам тебя принесли, а не к отцовой родне?
«Почему же?..» – туповато повторил за ним Бусый. Причина наверняка должна была быть, веская причина, и он уже знал, чувствовал: когда он узнает её, она ему весьма не понравится. Так что Соболь, может, и прав был, что при себе свои догадки держал. Вслух он выговорил:
– Родинки на щеке не у меня одного…
– А кто волчонком завыл, когда я сказал Осоку позвать? С кем лесные волки песни дивные пели?
«Родичи… Настоящие…»
– Я Белкой рос, – проворчал Бусый упрямо.
«Мама, Митуса Белка… И отец, Летобор… Они что мне, не настоящие?!»
– Рос-то рос, да вот Предок Белка знать тебя не желает.
– А Предок Волк будто пожелает?
– А сам ты как думаешь?
– Дедушка…
– Что, родной?
– Да так. Ничего…
– Соболь, Соболь приплыл! – разнёсся по всей деревне мальчишеский голос.
Соболь был у Волков гостем нечастым, но очень желанным. Его любили и радовались его приходу.
– Соболь, Соболь! – Дети выныривали из-за плетней и наперегонки бежали к воротам.
– Да не один приплыл! С ним там… Один чёрный как сажа, а другой – как есть медведь!
Так и не удостоив Бусого отдельного слова, мальчишка прекратил орать, спрыгнул с плетня и тоже побежал навстречу четвёрке, поднимавшейся от Звоницы вверх к деревенским воротам. Большой почёт – первым Соболя встретить, к удаче его прикоснуться. Но ещё больший почёт тому, в чьём доме остановится словутый целитель. Значит, надо изловчиться первым подбежать, поприветствовать и в свой дом пригласить. Волчонок успел. Подбежал, запыхавшийся, растрёпанный, безудержно улыбающийся. Маленький, всего лет восьми. Сероглазый и с волосами такого же цвета, как у Бусого. Такими же
– Поздорову, дядюшка Соболь, тебе и твоим спутникам! Да будет над вами простёрто покровительство и защита сивогривого Прародителя нашего рода…
– И тебе поздорову, Ярострел. Подрос, гляжу, возмужал…
Мальчишка засиял, обрадованный, что Соболь не только узнал его, но и вспомнить имя сумел.
– Да не отвернутся от всех нас могучие Прародители, – как подобало у веннов, отвечал Соболь. – Скажешь ли бабушке своей Отраде, что добрая Звоница нас сюда принесла?
Мальчишка радостно закивал и умчался прочь.
«Бабушке своей Отраде… Это братик мой получается?»
– Двухродный, – подтвердил Соболь. – Первенец старшей дочери Отрады, Любавы. Малой тётки[41] твоей.
Бусого взяла тоска. Среди Белок он оказался опричником.[42] Виллы тоже любили его, тоже сыном величали. И среди них он был тоже чужим. Здесь… Здесь – ходил покуда неузнанным. А и узнают… признают ли ещё…
«Мама… Домой бы сейчас…»
Вот из дома, где скрылся Ярострел, выглянула полнотелая женщина… Увидела Бусого – и только всплеснула руками, обсыпанными мукой. Ни на кого больше уже не смотрела, ничего не слышала, даже Соболя не заметила. С молодой прытью подбежала к воротам – и прижала к своей груди, к сердцу, крепко, словно опасаясь, что Бусый вдруг исчезнет из её рук. И долго стояла так. Покачивалась, молчала, одну за другой роняла на голову внука горячие слёзы.
Как же похож он был на её первенца, которого последний раз привелось ей увидеть в таком же точно возрасте, когда он уходил, как оказалось – навсегда, из дома родного… Это Боги услышали наконец её материнские слёзы, услышали и вернули ей дитя. Таким же мальчишкой, каким отняли.
– Родной мой… Маленький… Дитятко… Как же долго я ждала тебя…
Прибежала мать Ярострела, Любава, и тоже обняла Бусого. Так они и стояли втроём, тесно прижавшись друг к другу. Ошарашенные Волки, обступившие гостей, молча поглядывали то на Соболя, то на плачущих женщин.
– Это кого, кого Отраде вернули?
Не спеша приблизилась ещё одна женщина, тихо отстранила Любаву и крепко взяла Бусого за подбородок. По тому, как перед ней расступились, видно было, что это – сама большуха Волков. Она долго всматривалась в запрокинутое мальчишеское лицо. И… тоже обняла нового Волчонка. От слёз радости большухе удалось удержаться, но далось ей это очень нелегко. Расцеловав вконец ошалевшего мальчишку, она отпустила его. И повернулась к своим сородичам.
– Соболь всегда приносил удачу нашему роду, – твёрдым голосом выговорила она. – Но такой удачи, как сегодня, мы чаять не могли даже от него. Сегодня стало одним Волком больше! Прародитель услышал наши молитвы и взамен первенца Отрады, сгинувшего на чужбине, привёл к нам его сына. Благословен этот день! И трижды благословенны добрые люди, что уберегли нам Волчонка!
Дальний крик некрасиво встрял в её речь. Из леса мимо огородов как-то неуклюже бежала, спотыкаясь, молодая Волчица. Только маловато в ней было от опрятной и ловкой звериной сестры. Она дважды упала, одолевая несчастные полторы сотни шагов. Женщина что-то кричала на бегу, но невнятно, без слов, скорее – мычала. И во все глаза смотрела на Бусого. Подростки Волки побежали навстречу, подхватили под руки, подвели, не дав больше упасть.
– Это Синеока, Отрады младшая дочь, – шепнул Соболь на ухо внуку. – Рассудком от горя тронулась, когда девчонкой была.
Синеока между тем, растолкав родичей, устремилась к Бусому. Опять запнулась и чуть не упала. Итерскел подхватил.
Блаженная не заметила. Подскочила к Бусому и… вдруг остановилась. Начала торопливо отряхивать платье, измаранное в земле…
Бусый сам шагнул к ней и обнял, презирая грязь. И тихо сказал:
– Здравствуй, тётушка Синеока.
На совете
– Не взять нас этому Мавуту. Подавится. Не бойся, дитятко. Просто расскажи нам, что знаешь.
Большуха провела ладонью по волосам Бусого, ободряюще стиснула его плечо, легонько встряхнула.
