разглядеть след гребня из козьего рога, которым он недавно причесался. Георгина видела его не впервые, хотя до сих пор не обменялась с ним ни единым словом. Прежде чем погас свет, он через пот улыбнулся Георгине и протянул ей программку спектакля, которую она забыла купить при входе в зрительный зал. Георгина поблагодарила его и сказала:
— Я заметила, что в театре вы всегда сидите рядом со мной. Как так получается?
— Очень просто. Мой камердинер ждет возле кассы, когда появится ваша служанка, и покупает билет сразу после нее, то есть всегда рядом с вами.
— Ясно. Но зачем?
— Мне нравится именно это место в партере.
— Если оно вам нравится, почему вы тогда потеете? Вы всегда потеете?
— Нет, вообще никогда. Я потею только в театре.
— Неужели артисты так на вас действуют?
— Не артисты.
— А кто же? Артистки?
— Это вы так действуете на меня. Кстати говоря, это вовсе не пот. Это моя сперма, которая проступает изо всех пор, когда я нахожусь рядом с вами.
— Что это такое, сперма?
— Вы не знаете, что такое сперма? Возможно ли?
— Впервые слышу это слово. Звучит как латинское название какой-нибудь болезни.
— Это слово греческое, а не латинское.
— Откуда вы столько всего знаете?
— Я изучаю версификацию.
— Опять вы говорите загадками. Как это переводится с латыни?
— Версификация — это наука о стихосложении.
— Вот как? Звучит учено и очень сложно. Вы хороший специалист в этой вашей области?
— Довольно хороший. Найти лучшего вам будет трудно. Я могу без особого труда объяснить вам все насчет спермы. Но не здесь… Здесь слишком людно…
В этот момент поднялся занавес, и на сцене возникла набережная со стоявшими вдоль моря скамейками.
* * *
— Удивительно, все это, оказывается, происходит в мгновение ока, как какой-то взрыв, — заметила немного позже Георгина. — Готова поспорить, что смерть длится дольше!
После первого действия, когда занавес опустился, зал наполнился гулом голосов и начал медленно зажигаться свет, молодой человек, по-прежнему весь в поту, прошептал Георгине:
— У меня есть предложение. Сейчас начнется антракт. Я живу в особняке напротив театра. В том самом, что в саду, окруженном оградой из металлических копий. Там же и небольшая церковка. Наверняка вы ее заметили, когда шли сюда.
— Да.
— Пойдемте ко мне, выпьем шампанского с инжиром, и я вам все объясню насчет спермы.
— Не могу.
— Почему?
— В фойе ждет служанка, которая должна доставить меня домой. Та самая, которую знает ваш камердинер, как вы сказали.
— Но мы вернемся в театр до начала пятого действия, и после спектакля вы отправитесь домой вместе со служанкой, так же как и прибыли сюда. Она ничего не заметит, потому что мы прокрадемся через вход для артистов, а потом, как я уже говорил, перед началом последнего действия той же дорогой вернемся назад, в театр, и снова займем свои места.
— Все равно не могу.
— Но почему же?
— Я не замужем.
— Как это связано с моим предложением?
— Именно что связано и именно с вашим предложением. Нас не соединяют узы брака. Если бы вы были моим мужем, я бы пошла к вам домой, а иначе не могу. Так считает моя мама.
— А собираетесь ли вы выйти замуж за кого - нибудь другого?
— Нет.
— Ну и прекрасно, тогда нет никаких препятствий. В нашем имении есть священник, он откроет церковь и, прежде чем вы войдете в мой дом, обвенчает нас, так же как обвенчал в свое время моих родителей и мою бабку.
— И все это до начала пятого действия?
— Да. Мы все успеем. Умоляю вас, пойдемте!
* * *
Снаружи тишина покрывала все как туман. Она покрывала землю слоем толщиной в полметра. Когда они вошли в парк, окружавший особняк, то увидели пруд, который лежал, как оброненное в траву зеркало, и в нем отражалась луна. Пруд был зелен. И напоминал утопленника. В нем, как дырочка на зеркале, темнел крохотный островок. Над берегом стоял дом приходского священника.
— Отец Григорий, надеюсь, вы еще не легли! Откройте, у меня хорошая новость, сейчас будет венчание! Отец Григорий, откройте, если вы не спите! А если спите, то просыпайтесь!
Георгина, слушая эти слова, с изумлением обнаружила, что язык хозяина прекрасного имения весь в дырочках, словно кусок швейцарского сыра. Когда ему не хватало какого-нибудь слова, молодой господин Кантемир, так его звали, без колебаний латал пустоту соответствующим французским словом. Его речь напоминала английское лоскутное одеяло на шелковой французской подкладке, которая проглядывает через прорехи. Правда, Георгине пришлось прекратить свои наблюдения, потому что события начали развиваться с головокружительной быстротой. На помощь своему хозяину и работодателю поспешили не только отец Григорий, но и старая кухарка Милина и камердинер Теодор, молодец внушительного телосложения, так что венчание совершилось по всем правилам; их записали в церковные книги и, заперев церковь на замок, отвели в особняк, где в камине потрескивали дрова и стоял стол, накрытый на одну персону: кроме молодого господина Кантемира в доме никто не жил. Быстро принесли еще один прибор для молодой жены, и тут же на столе появился обещанный инжир и пенистое вино. На полке под одной из картин с обезьянами, возносящими молитвы богу солнца Ра, стоял граммофон с золотым раструбом, а рядом лежала гора пластинок с изображением собаки, прислушивающейся к голосу хоязина. Они пошли танцевать фокстрот. А под звуки квикстепа Кантемир поцеловал Георгину. Она почувствовала во рту его огромный дырчатый язык с привкусом сливы. Тогда Георгина остановилась, посмотрела ему прямо в глаза и решительно заявила:
— Я должна тебе кое-что сообщить.
— Слушаю.
— Я думаю, что не вполне невинна.
— Что значит — думаю? Разве ты не знаешь, невинна ты или нет?
— Не знаю, — ответила она и, схватив свою шелковую сумочку, достала из нее мужской член из розоватого каучука.
— Я предполагаю, что отчасти лишила себя невинности вот этим.
— Господи, Георгина, где ты нашла эдакую невидаль?
— Никакая это не невидаль. Его зовут Петкутин, и я его украла. У меня есть тетка Исидора, она настоящая красавица, я обожаю рыться в ее вещах и перебирать флакончики с жидкостями, которые делают ее еще красивее. Член я нашла в ящике с ее нижним бельем…
— И ты теперь носишь его даже в театр?
— Да. Всякий раз, когда на сцене происходит что - нибудь волнующее, я незаметно сжимаю его рукой…
После этих слов Кантемир расхохотался, обнял Георгину и принялся раздевать ее, приговаривая:
— Ни о чем не беспокойся, куколка моя, мы все уладим в два счета.
Тут он достал из ее сумочки губную помаду и накрасил ей губы, а потом соски на груди.
