Семь смертных грехов

Тут светловолосая королева рухнула на пол и расплакалась.

— Я обманула тебя, — сказала она сквозь слезы, которые заполняли ее рот и делали соленым язык, тот самый язык, похожий на землянику. — Ничего мне не надо, — добавила она, — я больна, больна от любви, я хочу исцелиться.

— Знаю, — ответил я, и это было правдой. А мое желание стало еще более страстным. Я чувствовал, что женщины наслаждаются любовью гораздо меньше, чем обычно считается. И если они попытаются оценить наслаждение, получаемое ими от любви, по десятибалльной системе, как это делается на экзаменах в школе, то все, что ниже шести, не стоит даже упоминания. Такие ощущения не получают проходного балла. Пятерка для женщины просто болезнь. И если все сложить, так оно и выходит. Все, что получили, потеряют, а то, что потеряют, никогда больше не получат… Так я думал.

В сущности, во мне не на жизнь, а на смерть боролись две женщины — Богородица и светловолосая королева. Это была борьба за мою жизнь и за мою смерть.

В тот же день я поспешно завершил икону на зеркале с целебным источником Богородицы, освятил ее в церкви и подарил светловолосой королеве. Пусть делает перед ней все, что захочет, но только не со мной. Пусть они обе обсудят это друг с другом. А я пешком вернулся сюда, в Бачку. По дороге, в Перлезе, в храме Святого Николая я дал обет каждый день отстоять службу в новой церкви. Это паломничество продолжается и по сей день.

Житие

Действие происходит в доме братьев Крсманович, улица Карагеоргия, 59

ГОРДЫНЯ (ВЫСОКОМЕРИЕ) — третий из семи смертных грехов. Босх изображает гордецов в виде лошадей. Данте помещает их в первый круг «Чистилища». У Шагала на астрологической ладони с семью пальцами гордыня обозначена вторым указательным пальцем, тем, который соответствует Венере. А один из древних авторов говорит о высокомерии так:

Чем же можешь похвалиться,
Ты, тщеславие людское?
Ввысь взлетаешь, словно птица,
Чтоб упасть себе на горе.

— Привет, — сказала она, проходя через монастырские ворота в вязаной шапке, натянутой до самых бровей. Она смотрела на меня через овечью шерсть.

— Да вложит Господь в твое сердце желания, которые исполнятся, а в уста молитву, которая будет услышана… — ответила я.

— Ты грамотная?

— Здесь, в монастыре, мы все грамотные.

— Извини, я не это имела в виду. Можешь ты для меня кое-что составить, только толково, а не тяп- ляп?

— А что бы ты хотела, деточка, чтобы я тебе составила?

— Житие. Типа того, как в церкви читают. Мария Египетская, Феоктиста из Пароса, ну что-нибудь

в таком роде. Знаешь, есть одна женская военная песня: «От Урала до Кавказа я давала без отказа…» Ну так я из таких. И хочу, чтобы ты составила мое житие. Или как это у вас здесь называется?

— Боже, спаси и сохрани…

— Бог здесь ни при чем. У него, может, во всем этом и есть какие-то расчеты, а у нас с тобой никаких, кроме денежных. Я тебе буду рассказывать, ты записывать, а потом составишь все, как полагается, а я тебе заплачу. Тебе или монастырю. Мне все равно. Чистый воздух — долгая любовь…

— Может, ты хочешь исповедаться, дитя мое?

— Не хочу. Но тебе я скажу, что я боюсь, боюсь тех крайне странных разговоров, которые уже некоторое время происходят между мной и двумя мужчинами. Каждую ночь, с перерывами на день. Это у нас тянется как роман с продолжением, из номера в номер.

— И ты боишься чего-то, связанного с этими разговорами?

— И ты бы боялась. Я бездетна и никак не могу зачать, хотя очень хочу, а они мне обещают искусственное оплодотворение. Да еще готовы за все платить вместо меня…

И тут, в тот самый момент, когда я уже решила отрясти прах со своей обуви и оставить посетительницу на улице одну, когда я потянулась рукой к дверной ручке, чтобы войти в монастырский постоялый двор, ручка исчезла. Остался только ключ в замочной скважине. Он сам собой повернулся два раза и тем самым закрыл входную дверь. Тогда я обернулась к девушке, которая по-прежнему стояла перед церковью, и спросила ее:

— Как твое имя, дитя мое?

— Я тебе не дитя. А зовут меня Даласена.

Порядком напуганная и ею, и историей с дверной ручкой и ключом, я сказала:

— Книги когда-то были очень дороги. Из-за пергамента. Когда-то для того, чтобы переписать Дамаскина, «Законник царя Душана» или сочинение Порфирогенета, нужно было зарезать целое стадо овец, если считать, что из каждого животного получается четыре листа in folio… Сегодня это уже не так. Никакого вреда не будет, если я запишу все, что ты расскажешь …

Вот так получилось, что Даласена стала через день приходить в наш монастырь Преображения и рассказывать мне свою жизнь. Она рассказывала, а я записывала в тетрадь, которая пахла соломенным тюфяком и шпинатом с бараниной, потому что я листала ее после ужина.

ЖИТИЕ БАРЫШНИ ДАЛАСЕНЫ

Барышня Даласена родилась в городе над двумя реками, у добрых и набожных родителей, которых она, за неимением лучшего, полюбила… Еще в детстве, в пятилетнем возрасте, она стала заглядываться на одного ровесника. Любовь была взаимной, и им не терпелось дождаться, когда они вырастут и когда, как они надеялись, не только их души, но и тела найдут дорогу друг к другу. Но когда они достигли такого возраста, произошло нечто страшное. Она превратилась в высокую, стройную красавицу с тяжелой грудью, похожей на освященный плод, а он покрылся прыщами, остался безбородым и начал расти вширь. Он начал походить на кого-то другого, на кого раньше не походил. Такого она любить не могла.

Когда он в первый раз захотел ее поцеловать, она залепила ему пощечину и сказала, что он обманул ее и украл у нее самое драгоценное из всего, что было в ее жизни. Так они расстались, и она последовала за своим телом…

Короче говоря, Даласена легко поведала мне всю свою жизнь, в которой не было ничего особенного, за исключением страстного желания иметь ребенка, которого она иметь не могла, и нескольких недель жизни, которые текли не вперед, а назад. Словом, она была самой обычной студенткой, обыкновенной