постриг). Если Господь увидит это желание, эту едва прикрывающую наготу одежду, то по неизреченной Своей любви, может быть, дарует одеяние иное, достойное для присутствия на Его Тайной Вечери в Царствии Небесном.
Если смирение Христово воссияет в сердце, то жизнь земная для тебя будет раем. Как это описать? Невозможно. Это чувство сердца. Если оно есть, ты знаешь, что это оно.
Ты видишь, что все вокруг достойнее тебя, честнее, праведнее, смиреннее, чище. И радостно от того, что они не презирают тебя, последнего, убогого, не гнушаются общением с тобою, но разговаривают с тобою, как с равным, рядом с тобою сидят за столом, вместе с тобою ходят в храм и никогда ни делом, ни словом, ни взглядом не позволяют себе указать на твое недостоинство и нечистоту. Но терпят тебя рядом с собою, покрывают недостатки, ошибки, грехи, милосердствуют и даже иногда просят исполнить какое-либо послушание, тем самым оказывая особую честь, оказывая внимание и возводя в достоинство слуги и иногда даже друга.
Господи, они прощают мне скотство мое и обращаются ко мне с просьбой! Это ли не радость, это ли не рай?… но все это только помыслы смиренномудрия, а само смирение не живет в окаянном сердце моем.
Вижу, как должно быть, но стяжать этого не могу.
Господи, подай мне смирение и кротость Твою и наполни ими сердце мое, и преисполни, дабы не осталось места ни для чего другого, но все — смирение Твое сладчайшее.
Молитва — это стена, ограждение сердца. Его покой и мир.
Молитва и сердце должны быть едины, слитны, между ними не должно быть пустоты. Если так, то все крепко, твердо, спокойно, мирно. Сердце как бы за крепостною стеною и отражает все нападки врага.
Если же образуется брешь в стене, то к сердцу подступают враги. Тогда — боль, тягота сердечная. Надо вытерпеть и Господа попросить о помощи, — своими силами ничего не сделаешь.
В общем, суть вся в том, где молитва — в сердце или вне его.
Смирение — это чувствовать себя хуже всех. Не думать, не понимать, а чувствовать всем сердцем. Это и есть видеть себя смиренным.
Сердце своими очами видит чувства. Оно их различает, как наше зрение различает цвета: вот — кротость, вот — милосердие, вот — гнев, вот — тоска и т. д. Отверзаются очи сердечные только благодатью Божией. Это чудо. Чудо исцеления слепого.
На реках вавилонских тамо седохом и плакохом… Истекают из сердца моего реки вавилонские, реки осуждения моих братьев, тщеславия, реки малодушия, боязни и страха перед всяким послушанием, реки самоугождения и саможаления, реки славолюбия и гнева, уныния, лености, печали, реки всякой скверны, хулы, неверия, лукавства, нечистоты.
Сижу у сердца моего и плачу о неистощимости этих рек. Подземные бездны питают реки, и реки страстей моих питает бездна греховная сердца моего. Господи! Это бездна. Бездна адова. Там не на что опереться, не на чем успокоиться. Все крик, все мерзость, все пустота.
Боже, во имя Твое спаси мя и подаждь ми руку, яко Петрови.
Видишь ли ты, что ежедневно прилагаешь грехи ко грехам? Что каждый день возвращаешься в кал тинный своих страстей и пороков?
Видишь ли, что всякое дело, сделанное тобою, обличает тебя, твое невежество, нечистоту ума и сердца, твое несовершенство? Все твое — и дела, и мысли, и чувства — ущербно, все с изъяном, с примесью порока, нечистоты, все скудно, сиротно.
Видишь ли ты, как страсти окружили тебя и играют тобою, передавая тебя из рук в руки? Как они и оставляя тебя на время в покое, смеются над тобою и стоя невдалеке наблюдают, как ты, немощный, сам из себя рождаешь тщеславие, забвение, беспечность. Смеются, потому что от одного их прикосновения весь мир твой и покой твой разрушатся и исчезнут; смеются, потому что ты — их достояние, их раб, к тому же раб, считающий себя свободным. Это лицезрение раба, возомнившего о себе как о господине, доставляет им особенное удовольствие.
Видишь ли ты грехоточащее сердце твое? Как оно клевещет день и ночь на братьев твоих, на всех людей, на весь мир?
Исцели, Господи. Затвори ток нечистоты, греха и порока. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей.
По делам моим надлежит мне мука вечная, но Господь тайно поддерживает в душе надежду на милосердие Свое. Иначе жить было бы невмоготу.
«И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины».
Каждое наставление народу, каждое слово Господа преисполнено любви, любви даже до смерти, смерти же крестной. Оно преисполнено мира, кротости и смирения. Оно — Божественно, полное благодати и истины. Но видеть это, чувствовать, осязать сердцем можно только, когда сам Господь открывает.
О Мудрости и Слове Божие, подавай нам истее Тебе причащаться.
Я дышу и это не доставляет мне труда. Это свойство человеческого существа. Так и молитва была его свойством до падения. Теперь же молитва стала трудом, понуждением, как у больного человека затруднено дыхание.
Возвратить молитву в сердце, возвратить сердцу это беструдное дыхание — это и есть цель непрестанной молитвы. Ведь Господь ближе к нам, чем наше дыхание.
Жизнь в Духе — это все новое. Прежнее по виду внешнему, но настолько обновленное изнутри, что становится воистину новым.
Вода, претворенная Господом в вино, не изменила своего внешнего вида, но изменила свое внутреннее свойство. Так и жизнь в Духе — по виду та же вода, а на вкус — вино, веселящее сердце.
Пимен Великий говорил: «наверное, чада, где сатана, там и я буду». Он не только так думал, он так чувствовал.
Господь дает видеть свое сердце, клевещущее на братию, на Господа, на весь мир день и ночь, и тогда видишь всю невозможность исправления себя, всю бесконечность своего падения, бездну адскую.
Тогда отчетливо сознаешь, что где сатана, там и ты будешь. Но это сознание, это мысль. А у Пимена Великого это чувство. Это земля и небо. Поэтому ты только сетуешь о своей греховности, а Великий проливает непрестанные слезы. Душа его чувствует реально адские муки, она знает их.
Старец Силуан пишет: «… и окаянная моя душа снидет во ад». Таково было внутреннее умное делание его в борьбе со страстями, особенно с гордостью и тщеславием.
Господь дает сойти во ад, приковавши зрение твое к видению своего клевещущего сердца, и мучиться и опалять себя огнем этой клеветы. Хранит тебя неврежденным в этом пламени отчаянья
Но возможно другое. Возлюбить ближнего как самого себя, молиться за него, как за самого себя, тем самым увидеть, что грехи ближнего — это
Господи, Ты дал мне любовь и изменил меня всего, и я теперь
