совсем темно. Роландсен сказал гребцам:
— Отправляйтесь на берег и присылайте на ваше место трёх других гребцов около полуночи: я опять поеду на фабрику.
Роландсен был сейчас же встречен Фридрихом, находившимся в прекрасном настроении. Он очень надеялся получить место штурмана на береговом пароходе, жениться и стать самостоятельным. Старый Макк был тоже доволен; он надел орден, которым наградил его король, во время своего проезда по Финмарку.
Ни Элизы, ни капитана Хенриксена не было видно: они, вероятно, любезничали друг с другом где- нибудь в уголке. Роландсен выпил несколько стаканов, что его успокоило и ободрило. Он подсел к старому Макку и завёл с ним речь о различных предприятиях: они открыл красящее вещество, которое, как казалось, не имело существенного значения, но, на самом деле, должно было сделаться главным продуктом; ему нужны были машины и аппараты для дистилляции. В это время подошла Элиза. Она открыто посмотрела в лицо Роландсену, громко приветствовала его и кивнула головой. Он встал и поклонился, но она прошла мимо.
— Она сегодня вечером совсем захлопоталась, — сказал старый Макк.
— Так что к началу рыбной ловли на Лофотенах надо быть уже готовым, — продолжал Роландсен, снова садясь.
То-то, как мало всё это его волновало!
— Затем я полагаю, что мы можем нанять небольшой пароход, которым будет заведовать Фридрих.
— Может быть, Фридрих получит теперь другое место. Но мы обсудим это подробнее, ведь у нас много времени до завтра.
— Я уезжаю сегодня же ночью.
— Да что вы! Бог с вами, — воскликнул Макк.
Роландсен поднялся и сказал коротко:
— Около полуночи.
Вот каким он был решительным и непреклонным.
— А я был уверен, что вы переночуете, благодаря такому случаю. Смею сказать, что это достаточная причина.
Они встали и пошли, смешались с другими посетителями, разговаривали то с тем, то с другим. Когда Роландсен встретил капитана Хенриксена, они выпили, как добрые знакомые, хотя раньше ни разу не видались. Капитан был человек добродушный, немного толстенький.
Заиграла музыка, столы были накрыты в трёх комнатах, Роландсен быстро проскользнул и уселся на местечко, где не было никаких почётных гостей. Обходя столы, старый Макк нашёл его там и сказал:
— Как, вы здесь? Вот как? А я хотел, было...
Роландсен отвечал:
— Тысячу раз благодарю. Но мы можем и здесь послушать вашу речь.
Макк отрицательно покачал головой.
— Нет, я не буду говорить.
Он удалился с задумчивым видом; казалось, что-то произошло.
Обед шёл своим чередом, пили много, в комнате стоял громкий шум. Во время кофе Роландсен присел написать телеграмму. Она предназначалась в Берген, йомфру ван Лоос.
«Не поздно. Приезжай на север при первой возможности. Твой Овэ».
Ну, что же, и это хорошо! Всё прекрасно! Восхитительно! Он сам отнёс телеграмму на станцию и видел, как её послали. Затем он снова возвратился. Около столов стало гораздо оживлённее, сидевшие переменили свои места, Элиза подошла к нему и протянула ему руку. Она извинилась, что раньше прошла мимо.
— Если бы вы только знали, как вы хороши сегодня вечером, — сказал он самоуверенно и любезно.
— Вам так кажется?
— Да мне так и всегда казалось. Вы ведь знаете, что я ваш старый поклонник. Помните, как я в прошлом году самым ясным образом делал вам предложение!
Этот тон, по-видимому, не понравился ей, и она отошла от него. Но немного спустя, он опять встретился с нею. Фридрих открыл танцы со своей невестой, бал начался, и никто не обращал внимания на них.
Элиза сказала:
— Да, вот что! Вам кланяется ваша хорошая знакомая, йомфру ван Лоос.
— Неужели?
— Она слышала, что я выхожу замуж, и хочет быть у меня экономкой. Она очень дельная. Да, да вы, впрочем, знаете её лучше меня.
— Она, действительно, очень дельная, верно. Но она не может быть вашей экономкой.
— Нет?
— Так как я сегодня вечером телеграфировал ей, что для неё есть другое место. Она моя невеста.
Гордая Элиза, поражённая, взглянула на него.
— Я думала, что между вами всё кончено, — сказала она.
— Да знаете ли, старая любовь... Между нами и был когда-то разрыв, но...
— Да, да, — сказала она потом.
— Уверяю вас, вы никогда не были так очаровательны, как сегодня вечером, — сказал он с необычайной любезностью. — И это платье... этот тёмно-красный бархат...
Этими словами он тоже остался весьма доволен. Кто мог подозревать, что под ними кроется беспокойство?
— Должно быть, вы не слишком были влюблены в неё, — сказала она.
Он с изумлением заметил, что её глаза влажны, а её затуманенный голос поразил его и выражение его лица переменилось.
— Где же теперь ваше великое спокойствие? — воскликнула она, смеясь.
— Вы похитили его, — пробормотал он.
Тогда она вдруг погладила его по руке, один единый раз, и отошла. Она быстро прошла всю комнату, никого не видя, ничего не слыша, торопясь уйти. На дороге ей попался брат, он окликнул её, она обернула к нему своё смеющееся лицо, а из глаз капали слёзы; она побежала к себе в комнату вверх по лестнице.
Через четверть часа к ней вошёл отец. Она бросилась к нему на шею, говоря:
— Нет, я не могу.
— Хорошо, хорошо, но сойди опять вниз и танцуй: о тебе там спрашивают. А что ты сказала Роландсену? Он совершенно переменился. Ты была с ним нелюбезна?
— Да нет, нет, я не была с ним нелюбезна.
— Так, а то ты должна была бы пойти и сейчас же всё исправить. Он уезжает в двенадцать часов.
— В двенадцать? — Элиза мгновенно оправилась и сказала: — Ну вот, я иду.
Она сошла вниз и отыскала капитана Хенриксена.
— Я не могу, сказала она.
Он не отвечал.
— Может быть, я не права, но я не состоянии.
— Да, да, — лишь отвечал он.
Она больше ничего не могла объяснить, а капитан был так молчалив, что на том дело и кончилось.
Элиза пошла на станцию и телеграфировала в Берген йомфру ван Лоос: она не должна была принимать предложения Овэ Роландсена, потому что это было сделано не всерьёз. Ждите письма. Элиза Макк.
Затем она вернулась домой и снова приняла участие в танцах.
