ванна, а целый бассейн. - Как ты себя чувствуешь, Марио?
- Как величайший счастливец, выигравший неожиданно в лотерею миллионы лир...
- Я имею в виду, что ты чувствуешь теперь, когда обрел своего отца?
. - Я его еще не обрел, - ответил Марио.
Это было действительно так, потому что на самом деле, сколько он ни искал в своей душе, он не находил той искры нежной близости, которая согревает и воспламеняет родные сердца. Может, она погребена под горой холодного пепла, навеянного многолетним отсутствием родителя.
- Но я его, конечно, обрету, когда начну жить рядом с ним, - сказал он оптимистически.
- Естественно... Требуется какое-то время для подобных вещей, - согласился Сорело.
Когда Марио надел темный костюм и встал у зеркала, то, пораженный переливами фантасмагорического галстука и белоснежными отблесками безупречного жилета, словно утренний озноб, почувствовал гордость привилегированного наследника. А две тысячи долларов, которые сунул ему в бумажник в качестве первой дозы Сорело, придавали уверенность.
- Сегодня ты меня угощаешь... Приготовься тратить много, потому что с нами в компании будут две очаровательные манекенщицы... - сказал Сорело.
И был удивлен, с какой легкостью Марио воспротивился его покровительственному тону.
- Сегодня я пойду к Адриане, чтобы рассказать ей новости... - твердо сказал Марио тоном хозяина, не признающего возражений.
- Как вам будет угодно, мистер Паганини- младший... - ухмыльнулся Сорело, весьма довольный тем, что Марио так быстро входит в свою роль, - ведь это вы босс.
Глава 4
Сильная пурга разыгралась этим февральским вечером в Манхэттене. Густые белые хлопья походили на куски штукатурки, оторванные сильным ветром от небоскребов. Они блистали, как многоцветные конфетти в праздничной иллюминации Пятой авеню. Они слетали стайками на Центральный парк и усаживались на деревья вместе с черными галками - это черно-белое сочетание кое о чем напоминало Марио...
Он стоял у окна в шикарной резиденции, которую его отец держал уже много лет в роскошном, похожем на музей отеле «Плаза», и обдумывал свое двухмесячное американское прошлое. Оно было богатым, но беспозвоночным: как праздная, привилегированная медуза на спине отцовского океана, он совершал ежедневно свою безмятежную одиссею по фантасмагорическим плейбойским местам.
После фейерверков встречи в аэропорту Кеннеди и волнующей церемонии официального признания отец опять ударился в свои нескончаемые путешествия. Но звонил каждый день и всегда приглашал на уик- энд в города, где сам в тот момент находился. Так Марио узнал Флориду, Чикаго, Лос-Анджелес и заодно кучу подробностей из прошлого отца, который становился очень разговорчивым, когда бывал в настроении.
Взаимное душевное картографирование на этих встречах умножало мосты контакта. Отец говорил ему о своих мучениях в немецком лагере, о послевоенной эмиграции в Америку, о бедной, полной в первое время лишений жизни, которая стала своеобразной прихожей успеха для многих таких же, как он. Два раза выгодно женившись, он имел трех сыновей - Карло, Энрико и Витторио, погибших в автомобильных катастрофах. Но лишь Марио, потерянный ребенок первой любви, всегда занимал первое место в тайнике его сердца. Последнее утверждение делало сомнения Марио еще более мучительными: почему только сейчас, спустя тридцать лет, отец вспомнил о нем, признал, взял к себе? Однако тот не торопился перекинуть своим решительным ответом мост через глубокую душевную пропасть, которая угрожающе зияла между ними. Под целым рядом предлогов он избегал говорить об этом.
- Похоже, ты не готов разрешить одно мое сомнение, - бросил наконец вызов Марио, потерявший терпение.
- Пожалуй, это ты еще не готов меня выслушать.
- Что ты имеешь в виду?
- Тебе нужно как следует узнать правила игры по-американски, чтобы справедливо судить обо мне. Иначе можешь оказаться несправедлив и в отношении меня, и в отношении самого себя.
Этот разговор происходил в Майами, в тени его двадцатиэтажной гостиницы - колоссального цилиндрического строения из бетона, стекла и никелированных сочленений, выделявшегося на фоне буйной зеленой растительности побережья подобно гигантскому ананасу.
В полном одиночестве они купались в бассейне сада, уединенные от всего мира. Отец только что вышел из зеленовато-голубой воды. Высокий, широкоплечий, он, несмотря на свои шестьдесят девять лет, совсем не имел излишнего веса или отвисшего живота. Напоминал состарившегося, но еще крепкого бойца. Два глубоких шрама на правом боку усиливали впечатление. Он сел в камышовое кресло под огромным сомбреро разноцветного тента, закутанный в белый купальный халат, с олимпийским спокойствием на широком челе. Такое выражение лица усиливало неземное спокойствие этого райского уголка, с банановыми деревьями, финиковыми пальмами, магнолиями, под раскаленным солнцем Карибского моря, своим темно-золотым цветом напоминающим жженый сахар. Нетерпение Марио выглядело несколько неприличным на этом кротком мирном фоне. «Не суетись, напрасно стараясь раньше времени постичь секреты богов», - услышал он совет внутреннего голоса. Позже он увидел в кабинете дирекции большую фотографию в золотой окантовке. На фоне того же райского уголка стоял семнадцатилетний загорелый мальчик, с ликующей улыбкой школьника во время летних каникул. «Это Карло! Твой сводный брат. Старший из трех...» - уведомил отец.
Хотя было и бессмысленно жалеть тень давно прошедшего, Марио испытывал именно такое горькое ощущение. Вспомнил проклятые годы своего юношества, когда он работал, будучи в Пирее учеником в механической мастерской, целыми днями обливаясь горьким потом. Именно им он вспоил худосочную розу своей юности, для того чтобы она преждевременно увяла. Почему же это допустил его богатейший отец?
Этот вопрос вновь вырвался у Марио в следующий уик-энд в Чикаго, когда он смотрел вместе с отцом на замерзшее озеро Мичиган.
Их пригласил один местный банкир на вечер, который с американским хвастливым шиком был превращен в дворцовый прием. Целая толпа имитированных аристократов и местных принцесс - белокурых копий Грэйс Келли, точно так же одетых, - скрывала за голубокровным жеманством свое гангстерское прошлое, засевшее в жилах этого города.
Возможно, это пресловутое прошлое напрямую связано с золоторогими быками богатства, задававшими тон на этом приеме, - они были очень похожи на героев гангстерских фильмов, которые помнил Марио. Однако подобное подозрение, даже если оно соответствует действительности, не принимается во внимание в мире, где главным этическим критерием является счет в банке. Вчерашний бедный трубач приобрел мудрое око совы во время долгого разгула по ночным клубам. Он был в состоянии оценить, насколько облегчили бы его жизнь эти удобные правила игры по-американски. И все-таки в его размышлениях всегда присутствовала какая-то болезненная тяжесть прошлого, особенно в том, что касалось отцовского с ним общения.
Марио отчетливо почувствовал это, когда познакомился с дочерью хозяина дома. Это было двадцатипятилетнее воплощение покойной Джейн Мэнсфилд, если судить по извергающемуся Везувию ее бюста. Она провела его в свой будуар, прелестное подражание богемному парижскому чердаку в сочетании со сладострастным хипповым убранством и убаюкивающими ароматами трав Катманду. Будуар находился на крыше папашиного дома, отсюда открывалась панорама озера. Огромное окно делало будуар похожим на зимний сад, весьма подходящий для возделывания редких эротических культур и скрещиваний с отпрысками хороших семей. Целая армия сожителей побывала здесь: фотографии с недвусмысленными посвящениями занимали всю стену. Среди них Марио увидел и второго своего сводного брата.
- У нас была нежная связь с Энрико, - тут же сказала она ему с подобающим вздохом. - Какой любвеобильный мальчик! Он фантастически любил автомобили, так же как и женщин. У него было
