Лепрозорий

Из-за спины капитана выскочил солдат с автоматом наперевес. Прежде чем журналистка смогла что- либо понять, черный приклад калашникова заполнил все у нее перед глазами. Удар, мгновенная боль, мир вдруг вспыхнул тысячью белых искр вперемешку с каплями крови.

А потом стало темно.

4

— Это уже третий случай, капитан! Третий!

— Я в курсе, Арсений Дмитрич. И не забудьте, что мне еще предстоит объясняться по этому поводу Москве.

— Меня не волнует, как вы будете оправдываться перед вашим руководством! Мне гораздо более интересно, когда этот бардак прекратится!

— Следите за словами, господин четырехглазый! Не забывайте, что это не только мое, но и ваше руководство тоже. И бардак этот во многом благодаря вашим стараниям получился.

— Что вы хотите сказать?!..

— Ничего. Совсем ничего. Но мне надоело, что мои ребята снова и снова становятся жертвами выведенной вами заразы. Для разнообразия удовлетворитесь этой бабой, раз уж ей так повезло…

— Боже… Капитан, ее нужно изолировать, вы понимаете? Срочно изолировать!

— Понимаю. Вижу по вашим блестящим глазкам, о чем вы думаете. И хочу сказать одно: пусть каждый занимается своим делом. Вы изучайте, исследуйте, работайте с вашими подопытными. А мне оставьте вопросы их охраны.

— Но как, я вас спрашиваю, как мог бежать этот экземпляр?!

— С этим я разберусь. А вы — разбирайтесь с журналисткой…

5

…Она вышла к городской черте. Занимался рассвет, первые тусклые лучи встающего за спиной солнца освещали пустующие окраины, окрашивали розовым стены уютных однотипных домов, ветхие конуры гаражей, детские площадки с баскетбольными щитами и качелями. Диана чувствовала себя легко и привольно. Ноги несли почти невесомое тело все дальше и дальше, мимо играющих бликами окон, мимо бездомных собак, почему-то разбегающихся от нее, пугливо поджав хвосты. Она шла по дворикам и аллеям, замечая, что ранние птахи при ее приближении замолкают, прячась в зеленой листве деревьев.

Неприятно…

Вот дети, отправляющиеся в школу, выходят из подъездов и замирают на месте, заметив ее. Их маленькие невинные лица вытягиваются, в широко распахнутых глазах блестит страх, готовый прорваться со слезами, ревом и истерикой.

А Диане странно это все. Она так соскучилась по нормальным людям, по Олежке своему непутевому, ей так хочется подойти к какой-нибудь милой девочке с цветастым ранцем за хрупкими плечиками, наклониться к нежным детским губкам и поцеловать их по-матерински.

Но чем ближе она к ребенку, тем сильнее тот дрожит, тем быстрее выражение его лица меняется от испуганного до испытывающего почти физическое отвращение. И в глазах уже видны не только набегающие слезы, но и смутное еще, неясной тенью проступающее отражение…

Диана проснулась, взмокшая от пота, ощущая внутри себя неведомый липкий ужас.

6

Она огляделась, пытаясь сообразить, куда попала. Окружение напоминало кадры из научно- фантастических фильмов.

Огромное, залитое светом помещение разделено на множество маленьких комнат с совершенно прозрачными стенами. В каждой комнатке стояла кровать, и имелось нечто, отделенное белесой ширмой — должно быть, туалет. Вообще белый цвет здесь преобладал, как в больнице. Белые простыни, белые пол, потолок… Диана с удивлением взглянула на то, во что оказалась одета: странный, лишенный карманов, белый (ну разумеется!) балахон с широкими рукавами. Она слабо улыбнулась: в правой руке до сих пор крепко-накрепко была зажата подарочная ручка.

Диана вспомнила: у входа на нее напало какое-то существо, страшное и очень отдаленно напоминавшее человека (но это делало его еще более ужасным). Потом были выстрел, удар… Пощупав голову, она обнаружила марлевую повязку на лбу. Слегка надавила — и скривилась от боли. Судя по ощущениям, образовалась солидная шишка.

— Что происходит? — собственный голос прозвучал неожиданно хрипло. Горло резануло, будто внутри гортани что-то порвалось — стенки горла распухли и терлись друг об друга.

Диана медленно спустилась с койки и подошла к стене своей камеры, одной из многих в этом зале. Осторожно коснулась прозрачной поверхности рукой. Затем, осмелев, прижалась к ней всем телом, надавила… Стена никак не отреагировала, будто была сделана не из стекла, а из камня.

— Что это значит?! — крикнула Диана в никуда. Ответом была тишина.

Обошла несколько метров оказавшегося в ее распоряжении пространства, глядя на другие камеры и на разделяющие их коридоры. На койках лежали люди в таких же, как на ней, балахонах. Некоторые были совершенно неподвижны под капельницами, иные что-то делали, отчаянно жестикулировали, беззвучно раскрывали и закрывали рты. Кто-то, похоже, плакал, забившись в угол.

Когда Диана присмотрелась к своим соседям, ей самой захотелось кричать и плакать.

Олежка, Олег, где же ты?!

7

Олег возвращался на войну снова и снова.

Утром он порезал щеку, пока брился. Маленькая красная капелька проступила рядом с парой легких, уже подживших царапин, оставленных вчера ногтями разлюбезной Дианки, и Олег подумал: зачем? Зачем он ей что-то пытается запрещать, как-то ее контролировать? Стоило ли получать ранение, восстанавливаться несколько месяцев в госпитале, демобилизоваться, добиваться высшего образования, трудиться в поте лица и достичь успеха на «диком» российском рынке, чтобы сейчас, спустя столько лет, вновь продолжать войну — но уже с любимой женщиной?

Да, ему очень не нравилась эта ее «идея фикс» с посещением военной базы где-то в лесной глухомани, далеко за городской чертой. Однако что он имеет теперь, попытавшись высказать свое «вето»? Ссору с взаимными обвинениями, глупое и жалкое ощущение «брошенности» и — еще большее беспокойство за Диану.

Олег так привык просыпаясь чувствовать тепло ее тела рядом… Вчера он напился, когда она ушла, громко хлопнув дверью на прощанье, всем своим видом демонстрируя абсолютную независимость. И ведь хотел остановить ее, крикнуть «да я же люблю тебя, дура!», но вместо этого — выпил в одиночестве бутылку водки и банально вырубился. Хорошо хоть голова поутру не болела, спасибо тренированному, закаленному организму — о бурно проведенном вечере свидетельствовала только чуть припухшая кожа под глазами, да эти царапинки.