ерниковую поросль, с ходу завалился в озеро, затянутое густой зеленью. Спугнутая стая уток с криком скрылась в темноте, а сохатый стал кормиться, собирая молодые побеги водяных растений. Затем опустил голову ко дну, набрал полный рот сладких корней троелиста, вылез на поверхность и, шумно стряхнув с головы воду, начал жевать. И вдруг какой-то звук заставил великана повернуться.
По кромке озера бежало охваченное паникой стадо сокжоев. Сохатый застыл. И опять шорох — пробежала рысь со своим семейством. Выше пролетел глухарь. Закричали гуси. Сохатый насторожился, еще не понимая, что случилось.
Звери и птицы устремились на север.
Сохатый поспешно переплыл озеро. Выскочил на берег. С тревогой прислушался к шорохам. На южном склоне неба погасли звезды. С юга на мари надвигалась чернота.
И вдруг завыл волк. Сотнями отголосков пробежал по равнине унылый звук, замер на высокой жалобной ноте. Сохатый, почуяв опасность, бросился вперед, но вдруг оборвал свой бег, утопив глубоко в землю все свои четыре ноги. Он мгновенно повернулся и замер, готовый к смертельной схватке.
Из темноты вынырнули три матерых волка. Но хищники с тревожной поспешностью проскользнули мимо лесного великана.
Прорвавшийся ветер глухо протрубил над равниной… Сохатый поднял тяжелую голову, затяжным глотком потянул в себя воздух — напахнуло гарью!
Через минуту, охваченный паническим страхом, он бежал на север. Рядом тяжело бежали изюбри, сокжои. И все это смешанное стадо наскочило на бивак в большом перелеске. Загремела посуда. Повалились пологи. Послышались крики. Люди повыскакивали из палаток. С марей донесся дружный перезвон колокольчиков — это бежали к стоянке олени…
Харьков выскочил на край перелеска и увидел длинные языки пламени. Огонь шел с юга. Ветер нес удушающе горький запах.
— Пожар! — крикнул Харьков, бросаясь к табуну. Люди, ошеломленные неожиданностью, были в растерянности.
— Готовьте вьюки! — скомандовал Харьков.
Лагерь мгновенно пришел в движение. Проводники ловили и подводили оленей. Борис и Абельдин накидывали на их спины вьюки. Татьяна собирала разбросанные вещи. Виктор Тимофеевич упаковывал в сумки материалы экспедиции.
Повеяло жарой. С неба, затянутого чернотою, сыпался пепел. Труднее становилось дышать.
— Вперед! Уходим! — крикнул Харьков.
Огонь дотянулся до перелеска, скользнул по вершинам деревьев, упал на землю, растекся и загудел, захлебываясь в духоте, окутывая лес тяжелым жаром. Вспыхнули палатки, пологи, пламя охватило вещи, которые люди не успели захватить с собой…
Пожар гнал людей на север.
Олени отказывались бежать. На них дико кричали, их били и подталкивали.
— У-гу-гу! Не отставать! — поминутно слышался голос Харькова.
Огонь растекался по равнине. Клубы багрового дыма заслоняли небо. Тяжелая духота накатывалась, уже и земля дышала жаром. Пламя, подхваченное ветром, огромными прыжками торопилось вперед, пожирая иссушенные травы, мхи, заглатывая тощие перелески.
Настигнутые пожаром животные метались по сторонам, обезумев от страха.
Языки высокого пламени ловили в воздухе птиц я возвращали их на землю обугленными комочками.
Люди видели — спасаясь от огня, бежала лосиха с двумя лосятами; охваченные ужасом, пронеслись сокжои; бежал медвежонок, потерявший мать; скакали ошалевшие белки… Страх перед стихией сделал всех равными — и хищников, и их жертв.
Пламя стороной обошло людей, прорвалось вперед, преградило путь. Огонь настигал. Уже дымилась одежда. На оленях тлели тюки.
Харьков решил любой ценой пробиться к озеру. Иначе — гибель. И его властные команды врезались в гул пожара.
Озеро!
Еще одно невероятное усилие, несколько рывков, и огонь отстал. Люди ввалились в воду, тушили тюки, радовались, как дети, выигравшие состязание у сверстников. Но радость была короткой.
— Таня, где мой бумажник? — спросил Борис, ощупывая пустые карманы.
— Наверное, на рояле остался.
— Брось, не до шуток сейчас…
— Братцы, пояс с ножом никто не видел? Он в спальнике был, — кричал Абельдин.
— Там и ищи!
— А спальник где?
Молчание…
Потеряли пять оленей. В огне погибла часть снаряжения.
Сквозь рассеивающийся дым скупо сочился рассвет…
Кто знает, как попал на равнину огонь… Таился ли он годами в толще торфяных пластов, под влажным растительным покровом, а после затяжной засухи вырвался наружу и окреп, или его где-то далеко зажгла молния, и пошел он на мари внезапным ураганом?…
Пожар, укатываясь на север, продолжал бушевать. Вместе с травами, с зарослями голубики, с бесценным ягелем — гибла звериная и птичья молодь. Живые мари превращались в безжизненную пустыню. На местности не осталось ни примет, ни ориентиров, а вместо густых перелесков торчали редкие обгоревшие остовы деревьев. И все было прикрыто едким дымом, сквозь который едва заметно маячил кровавый диск солнца.
Виктор Тимофеевич спросил проводника:
— Как думаешь, Топко, тут переждем пожар или пойдем куда?
— Борони бог, тут остаться! Ягель сгорел, олень сразу подохнет.
— Куда же идти? Посмотри, горит все кругом!
Топко поднялся на ноги. Долго оглядывал равнину.
Дымились кочки, тлел торф, горел колодник. Справа за густым ерником протяжно стонал олень.
Старый проводник поцарапал редкую бороденку, что-то прикинул в уме, сказал твердо:
— Так пойдем, — и он решительно ткнул кривым пальцем в сторону запада…
Главной заботой были олени. Остаться без оленей вдали от населенных мест, на обгоревшей, мертвой земле, значит — погибнуть. Надо было двигаться, бежать немедленно, пока олени могут еще идти с грузом. Бежать и искать нетронутую огнем землю, корм и спасение для животных.
Быстро завьючили оленей. Всех томила и страшила неизвестность. Надеялись на Топко и Тиманчика, на их чутье и богатый опыт таежной походной жизни.
Огонь проел в торфе глубокие ямы. Животные часто проваливались в эти ловушки, быстро теряли силы. Путь казался бесконечным. Топко часто выходил на возвышенности, устало опершись на посох, вглядывался слезящимися глазами в черную равнину. Ни единой зеленой полоски, ни единого клочка живой земли. Огонь уничтожил все. Только кое-где, как призраки, виднелись обугленные лиственницы, уставившие в дымное небо черные обгоревшие свои вершины.
Бесконечно долгим показался людям этот день!
Только под вечер, когда сумрак начал смешиваться с дымным воздухом, отряд наткнулся на небольшой перелесок, отгороженный от пожарища узенькой полоской болота, затянутого троелистом. Обрадовались невероятно. На этом клочке земли, площадью с гектар, люди нашли приют, все необходимое для передышки, а олени — немного ягеля.
Перелесок казался безжизненным — ни зверя, ни птицы, ни комаров. И только ночью, когда отряд тяжело спал у затухшего костра, на мари долго ревела медведица да на заре подходили к перелеску голодные сохатые.
Утро не принесло облегчения.
Огонь вокруг их острова доедал колодник, уходил в торфяные пласты и снова прорывался наружу.
