Ломала пальцы,
твердя проклятья…
И слезы сохли
в ошметках платья.
Свинцом крестили.
Огнем пытали.
Убить — убили,
Но не сломали.
Безумно ты им
В глаза смеялась,
Когда на дыбе
Суставы рвались.
И ветер мая
К земле приник,
Как вырывали
Тебе язык.
Но ты сумела,
проклясть их всех.
В петлю загнал их
Твой злобный смех.
Ты молча пела
Об их вине,
Сгореть сумела
В _СВОЕМ_ ОГНЕ!
Тебя не смог я
тогда спасти,
О Нарианта,
Меня прости.
О Нарианта,
тебя любил я…
Беги — дорога,
за милей миля.
И эльф закончил, той песни звуки Поднялись в небо. Порвались струны И гриф сломался от этой муки. А ночь была до краев безлунной.
И полетели осколки лютни
В костер — на угли — гори родная…
Прольется дождик печали мутный,
Тебя потушит он умирая.
Чего вздыхаешь, да чешешь темя?
Какие песни в такое время!
Такое время, что не до песен,
Какие песни — от них лишь горше…
Мир вечной муки нам нынче тесен,
Поменьше б горя — да мир побольше.
Идут человек, полугоблин и эльф,
В далекий сияющий город Лейф.
— 3
(a) Что там за город? Он стерт на картах! Седые стены столетних замков. Дракон из бронзы застыл на старте, И крошкой мрамор лежит как манка.
Какой насыщенный серый цвет,
Что там за город — его тут нет.
Ров окружает застывший город Заполнен тиной. Мосты нависли. Но где же люди? Убиты мором? Иль грозной тучей враждебной мысли?
Идут человек, полугоблин и эльф,
В далекий сияющий город Лейф.
'Пойдем, посмотрим, следы отыщем' Сказал эльдару наш мудрый вор: 'Ведь коль есть город — найдется пища, Я есть желаю, я б съел топор'
Взял эльф веревку с стальною 'кошкой',
Накинул метко на край моста,
Потеребил он застежку-брошку,
Молясь забытым святым местам.
Он помнил много — почти бессмертный, Он телом молод — душою стар. И сплюнув — 'К Черту!' полез он первый, На полусгнигнувший пролет моста.
Идут человек, полугоблин и эльф,
В далекий сияющий город Лейф.
Дома без окон, косые двери, Ни крыс, ни кошек — лишь серый камень, Да изваянья — уродцы-звери, И развевалось Химеры Знамя.
Прижался гоблин спиною к стенке,
Трясется бедный — ни слова молвить.
Глаза в закате, набухли веки,
Да повторяет: 'я помню, помню'
'Эгей дружище — чего случилось? Чего ты помнишь? Ведь ты ж здесь не был' Но сердце орка все тише билось, Глаза — пустые, как это небо.
И эльф взял посох и Слово молвил,
Что весит больше, чем все проклятья,
Очнулся гоблин, глаза приподнял,
Сказал тихонько — 'спасибо, братья'
Привстал, руками зажал виски, На землю сплюнул, ругнулся смачно. И голосом, полным бездонной тоски, Рассказ о том, что увидел, начал.
Давным-давно, а когда, не знаю,
Когда был создан наш род зачем-то,
Со зла, наверно… С собачим лаем,
Под черным солнцем, под мертвым светом…
Великий Серый и Пастырь Тьмы
Кровавой чашей нас всех крестили,
Клеймили души огнем, а мы
От боли жуткой как волки выли.
Я это видел! Я это помню!
Я — как и все — тоже выл от боли!
Пустые руки! Святые муки!
Я слышал пламя и видел звуки!
Великий Серый — я чую запах,
Беззвучным страхом пропахли камни…
И рвал наш орк на груди рубаху,
И развевалось Химеры Знамя…
Так кто ж построил здесь этот город? Не свищет ветер, да что-т не спится. Чу, слышишь скрип — то судьбины ворот, Или небесные колесницы…
(b) А Знамя Химеры все выше… Тисками удавов-улиц Сжимало их души. Как мыши Идут они. Тысячи лиц Уродливых, злых созданий Глядят им в глаза со стен, Средь серых брошенных зданий. Все вечно тут, нет
