не поделаешь, не запретишь ведь сердцу болеть…
Если бы он мог, то полетел бы без промедления туда, на берег быстрого Аракса… постучал бы молотком по двери: тук-тук… тук-тук… заснул бы в угловой комнате па старенькой скрипучей тахте — когда- то он засыпал там под убаюкивающий голос бабушки… Удивительно! Сколько воды убыло в Араксе за долгие годы, а всякий раз, когда он навещал отчий дом и укладывался на старой тахте, ему чудился тихий и ласковый голос бабушки. И почему-то из всех рассказанных ею сказок особенно помнилась одна — о Маликмамеде, она начиналась так: «В некотором царстве, в некотором государстве жил царь. А в саду у царя росла яблоня…» Слово «царь» у бабушки получалось «чарь»…
Но как раз в институте были горячие дни, требовавшие присутствия профессора Шахбазлы. И только спустя пять дней он сумел вырваться в родной городок.
Уже приближаясь к своему кварталу, он увидел из окошка такси, что там, как говорится, дым коромыслом. Ревущие бульдозеры рушили стены старых домишек, огромные самосвалы вывозили камни и щебень. Пыльное облако стояло над кварталом. И уже была расчищена большая площадка, примыкавшая с одной стороны к древней башне.
Дом пока был цел — к этому месту еще не подобрались бульдозеры. И как раз квартирант со своим семейством собирался переезжать: во дворе громоздились чемоданы и узлы, вот-вот должна было прийти за ними машина. Квартирант сердечно поздоровался с Ахмедом Шахбазлы и поблагодарил его за то, что он дал им приют в своем доме. Оказывается, кооператив был готов, и Ахмед Шахбазлы поздравил квартиранта с долгожданным новосельем.
Около полудня пришла машина. И двор опустел. Опустел старый дом — теперь уже окончательно. Все двери в нем стояли настежь. Старик походил по комнатам. В раскрытые окна осенний ветер задувал пыль, бросал облетевшие желтые листья.
Пройдет еще несколько дней — йот дома не останется ни следа. Он сровняется с землей, на которой простоял около ста лет. Ахмед Шахбазлы пожалел, что не взял с собой фотоаппарат — сделать снимки на память… Чтоб хоть какая-то память осталась.
Впрочем, это дело поправимое. Тут недалеко фотоателье. Шахбазлы пошел туда и привел фотографа, молодого парня. Тот со всех сторон общелкал дом и обещал к утру приготовить карточки. Тут и племянник пришел, запыхавшись, с работы. Они пошли в горсовет, проделали формальности, связанные со сносом дома, и Шахбазлы выдал племяннику доверенность на получение полагающейся по закону выплаты. Кроме того, он попросил племянника привести плотника и снять с двери молоток. Ничего из вещей он не возьмет с собой в Баку, пусть сестры делают с ними что захотят, а дверной молоток ему хотелось сохранить для себя.
Старшая сестра просила его остаться ночевать у нее: «Куда ты пойдешь, в пустой, разоренный дом?» Но Шахбазлы наотрез отказался. Последнюю ночь он проведет в своем старом доме.
Было холодно и неуютно в угловой комнате. Натянув на себя цветастое одеяло, старик подумал, что не сомкнет глаз до утра. Слишком он был взволнован событиями минувшего дня. Но усталость взяла свое. Не прошло и получаса, как он уже спал крепким сном — таким же крепким, как в далеком детстве, когда он, набегавшись и наигравшись на улице, засыпал под негромкий голос бабушки, рассказывающей сказку о Маликмамеде.
Ранним утром — еще только начинало светать — его разбудили петухи, начавшие утреннюю перекличку.
Вернувшись домой, Ахмед Шахбазлы показал сыну привезенный молоток и сказал, что хочет повесить его на входной двери.
— Зачем это нужно, отец? — пожал тот плечами. — У нас на двери прекрасный звонок с мелодичным звоном. Нас засмеют соседи.
— Пускай смеются. Вызови, пожалуйста, плотника.
— Разреши мне, по крайней мере, отникелировать молоток. Он ведь ржавый. Неудобно вешать на дверь…
— Нет, — прервал его отец. — От ржавчины я его очищу, а никелировать не стану. Он мне дорог такой, как есть. Этого молотка касались руки наших дедов. Пока я жив, молоток будет висеть на двери. А потом — как знаете… Захотите оставите, не захотите — выбросите… Это уж ваше дело.
Молоток, очищенный от ржавчины, занял свое место на двери профессорской квартиры, вызвав удивление соседей и всяческие пересуды. С того дня Ахмед Шахбазлы перестал пользоваться звонком. Возвращаясь домой, он брал молоток и тихонько стучал по железному диску, вделанному в дверь: тук-тук, тук-тук… Глядя на деда, и старший внук Мехман таким же образом давал домашним знать о своем приходе. Старику это очень нравилось.
Тук-тук… тук-тук… Требовательно стучал молоток: откройте дверь, люди! И Ахмед Шахбазлы спешил в прихожую и отворял дверь внуку. И ему казалось, что рука внука в эту минуту касается не просто куска железа, выкованного когда-то безвестным кузнецом, а ощущает тепло родного очага.
