— Конечно, я так думаю, Тадеуш. У молодого инквизитора должен быть пример для подражания. И я радуюсь, что смог встретить именно тебя…
На какой-то момент я подумал, не переборщил ли. Вагнер, однако, проглотил комплимент как молодой баклан рыбку.
— Льстишь мне, Мордимер, — сказал он, и на его лице появилась искренняя улыбка.
— Я слишком прямолинеен, чтобы льстить, — вздохнул я. — Временами думаю, что хотел бы когда- нибудь научиться тому, о чём говорит поэт: «Любезности возносят взаимно и фальшиво, сказать где можно прямо, вывернут непросто…»[11].
— Гейнц Риттер? — он прервал меня.
— Знаешь его поэзию?
— Конечно, — ответил Вагнер. — «Паршивцы, тараторят, млеют мотыльками», — продолжил он.
— «На них смотрю, вид сделав, что смежил веки в крепкой дрёме. Так днями я в пьесе играю», — закончил я.
С минуту я боялся, а не зашёл ли слишком далеко с иронией. Но нет. Тадеуш Вагнер искренне рассмеялся.
— Я пил однажды с Риттером. Свой мужик, скажу я тебе. Я три дня не просыхал. Он покинул меня лишь тогда, когда я спустил все деньги. — Судя по тону моего приятеля, он решительно не злился на Риттера за то, что их дружба угасла вместе с исчезновением последнего дуката. Это означало, что драматург оказался действительно весёлым собутыльником.
Генрих Поммел внимательно выслушал доклад, а затем велел нам взяться за составление письменного отчёта, который следовало отослать в канцелярию Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Наверное, затем, чтобы в епископских конторах мышам было что есть; не думаю, чтобы кто-нибудь имел время и желание заниматься заурядными рапортами местных отделов Инквизиции. Наш начальник, однако, больше всего обрадовался кругленькой сумме, которую мы получили от честных и благодарных горожан. Он высыпал монеты на стол и сразу отсчитал одну четверть. Пихнул деньги в нашу сторону.
— Веселитесь, парни.
Конечно, он не намеревался объяснять нам, что сделает с остальными тремя частями вознаграждения, и мы искренне бы удивились, если бы так поступил. Но, как я уже упоминал ранее, на Поммела нельзя было обижаться. В резиденции Инквизиции у нас всегда была отличная еда, вдоволь вина, вовремя выплачиваемые жалование и пайковые, а когда кто-то из инквизиторов вляпался в финансовые неурядицы, Поммел спас его беспроцентной ссудой.
Он был мудрым человеком и знал, что лучше быть требовательным, но заботливым отцом для подчиненных, чем тешиться ролью мелочного, прижимистого скряги, поступки которого поначалу вызывают неприязнь, а затем приводят к заговору. И мы совсем не злились на него за то, что его многолетняя любовница как раз заканчивала строить прекрасный загородный дом, а сам Поммел через подставных лиц сдавал в аренду несколько небольших поместий.
Мы были молоды и учились у него, зная, что когда сами станем начальниками какого-нибудь из местных отделов Инквизиции, будем стараться поступать подобным благоразумным образом.
Вагнер сгреб в кошель свою часть гонорара и встал со стула, но я не двинулся.
— Могу ли я попросить о небольшом разговоре?
— Конечно, Мордимер, — ответил Генрих.
Тадеуш нехотя вышел из комнаты. Я был уверен, что его снедает любопытство, о чем же я намерен говорить со старшим Инквизитором.
— Чем могу тебе помочь? — Поммел перевёл на меня взгляд, когда за Вагнером закрылись двери.
С Поммелом играть не приходилось, поэтому я честно ему выложил всё, что узнал от торговца Клингбайла.
— Сколько предложил?
— Двести задатка и полторы тысячи, если дело выгорит, — честно ответил я.
Старший Инквизитор присвистнул.
— Чего ждёшь от меня, Мордимер?
— Выписанной охранной грамоты с приказом на допрос Захария Клингбайла.
— Цель?
— Проверка доносов, гласящих, что он стал жертвой колдовства. Ведь два года назад в этом призналась Ханя Шнитур, не правда ли?
Ханя Шнитур была хитрой и зело вредной колдуньей. Мы сожгли её в прошлом году после продолжительных разбирательств, которые, всё-таки, принесли богатые плоды. В связи с чем, умиротворяющее сияние костров раздвинуло на миг мрачную тьму, оточившую Равенсбург.
— Подтверждают ли это протоколы допросов?
— Подтвердят, — заверил я. Я сам составлял протокол (писца вывернуло в ходе пыток, и кто-то должен был его заменить), так что дописать ещё одну фамилию не составило бы мне труда.
— Почему мы взялись за это лишь спустя два года?
— Ошибка писца.
— Хм-м? — он поднял брови.
— Клякса на месте фамилии. Небрежность, достойная порицания. Такая человеческая, простая ошибка. Однако, руководствуясь не таким уж, в конце концов, распространённым именем Захарий, мы дошли по нитке до клубка.
— Раз так… — он пожал плечами. — Когда хочешь отправиться?
— Послезавтра.
— Хорошо, Мордимер. Но будь осторожнее! — Он заботливо посмотрел на меня. — Я наслышан о Гриффо Фрагенштайне и мало хорошего о нём можно сказать.
— Звучит как дворянская фамилия.
— Так оно и есть. Гриффо — это бастард[12] графа Фрагенштайна. Удивительное дело: граф признал его и дал ему фамилию, но император не утвердил дворянского титула. Поэтому Гриффо занимается торговлей и возглавляет городской совет в Регенвалде. Если он действительно ненавидит Клингбайлов, будет очень недоволен тем, что кто-то вмешивается в его дела.
— Не осмелится… — сказал я.
— Ненависть делает из людей глупцов, — вздохнул Поммел. — Если мудр, будет тебе содействовать и помогать. По крайней мере, создавать видимость. Если глуп, попробует тебя запугать, подкупить или убить.
Я рассмеялся.
— Когда в городе погибает инквизитор, черные мантии начинают танец, — я процитировал известную присказку, говорящую о нашей профессиональной солидарности.
— Ненависть делает из людей глупцов, Мордимер, — повторил он. — Никогда не дай себя обмануть мысли, что твои враги будут рассуждать столь же логично, как ты. Разве бешеная крыса не бросится на человека, вооружённого вилами?
— Буду осторожен. Спасибо, Генрих, — сказал я, вставая со стула.
Нам не надо было обговаривать, какой процент перепадёт Поммелу из моего вознаграждения. Я знал, что он возьмет столько, сколько захочет, но знал и то, что он позаботится, чтобы я не почувствовал себя обиженным.
— Завтра выпишу тебе документы. — Он поднялся, обошел стол и приблизился ко мне. Положил мне руку на плечо. — Знаю, кто расправился с волколаками, я знаю также, что Вагнер почти не просыхал эти две недели и особой пользы от него не было.
— Но…
— Заткнись, Мордимер, — приказал он мягко. — Я знаю и о той девке…
В Академии Инквизиции нас учили многим вещам. Также искусству блефа в разговоре. Поммел мог быть почти уверен, что в течение двух недель мы пользовались услугами девок, а девки плюс склонность
