конкретное описание этого человека, не прибегая к расхожим трафаретным формулировкам. Существовала, наверное, целая дюжина «достоверных» описаний Болана, но ни одно из них не соответствовало действительности — в лучшем случае, каждое содержало несколько более или менее достоверных деталей, тогда как все остальное было из области явной фантазии. В самом начале войны Болан прибегнул к пластической операции, в результате чего обращение к его прежним фотографиям стало делом бессмысленным. К тому же мафиози допустили непростительный промах, уничтожив хирурга, который оперировал Палача. Таким образом, мир потерял единственного свидетеля, знавшего подлинное лицо Болана.
Немалое значение имело и искусство Мака «входить в роль» — иными словами, его уникальная способность не только полностью психологически адаптироваться к новым, а подчас и вовсе немыслимым обстоятельствам, но и как бы физически перевоплощаться, не прибегая, впрочем, ни к каким особенным трюкам. Он словно гипнотизировал людей, создавая у них иллюзию своей абсолютной безобидности и даже незащищенности.
«Глаза и уши — простые инструменты, — объяснил он однажды своему другу. — Они, конечно, передают то, что есть. Но воспринимает разум. Я не разыгрываю спектакля для глаз и ушей. Я разыгрываю спектакль для разума».
Как всегда случается с людьми, ставшими легендой еще при жизни, в обществе вокруг Болана развернулась горячая полемика. Некоторые восхищались им самим и его поступками. Другие искренне возмущались всей его незаконной деятельностью, усматривая в ней подрыв моральных и социальных устоев общества. Третьих забавляло и даже развлекало осознание того, что на свете существует некий парень, который способен вот так запросто и при этом очень эффектно громить преступный мир. А кто-то, но таких было явное меньшинство, без помпы и от всей души каждый день зажигал за Болана свечку. Как Лео Таррин, например.
Всю эту палитру отношений к себе Болан не то чтобы игнорировал, но не придавал ей никакого значения. Он занимался раз и навсегда избранным делом, выполняя его в меру собственного разумения и мастерства, и каждый вправе был воспринимать и оценивать это, как ему вздумается.
Впрочем, будучи стопроцентно нормальным человеком, Болан не мог равнодушно относиться к прекрасному полу. И потому реакция дам на него, Мака, лично, а не на то, чем он занимался, его весьма волновала. Вот почему Болан был даже несколько шокирован, когда обнаружил, что Сьюзан Лэндри видит в нем чуть ли не монстра.
Едва он представился, девушка словно съежилась внутренне, окаменела, — было такое впечатление, что она вот-вот опять впадет в состояние транса. Но затем ее голубые глаза вспыхнули каким-то торжествующим холодным огнем. Она сдернула полотенце с головы и звонко выкрикнула:
— Превосходно! А я еще беспокоилась о своей вшивой прическе!
Она подошла к плите и с грохотом передвинула кастрюльку с шоколадом на другую конфорку, после чего повернулась к Болану:
— У вас есть щетка для волос?
Болан покачал головой.
— Ты выглядишь отлично. Не волнуйся. Для беспокойства есть поводы и поважнее.
Девушка криво усмехнулась, метнув в него ненавидящий взгляд.
— Еще бы! Теперь у меня в руках проклятый линчеватель.
— Не уверен. Думаю, как раз наоборот.
— Превосходно! — повторила Сьюзан, делая рукой неопределенный жест. — Ты спас мне жизнь. Благодарю. Что дальше?
— Зависит от тебя, — холодно ответил Болан.
— Ах так? Тогда — всего хорошего. — Она решительно двинулась вон из кухни. — Не хочу вас утруждать. Я только заберу свои вещи. Благодарю за одеяло из конского волоса.
— Город кишит этими парнями, — бросил Болан ей вдогонку. — Они разыщут тебя, если захотят. А они захотят, можешь не сомневаться.
Девушка замерла на пороге, медленно развернулась и оценивающе взглянула на Болана.
— Почему вы в Кливленде?
— Чтобы хорошенько его тряхануть, — без раздумий отозвался Болан.
— А здесь есть что трясти? Откуда вы это взяли?
Болан одарил ее торжествующей улыбкой:
— Разве просто так два придурка Морелло стали бы помогать голой девчонке утонуть в бассейне для Полусотни?
На щеках Лэндри заиграл яркий румянец.
— Чепуха! Ведь я же вас поблагодарила, верно? Хотя и сомневаюсь, стоило ли вообще. С чего вы взяли, что они собирались меня утопить? Да вы бы все равно их пристрелили — не важно, была я там или нет! Разве я не права?
— А что же, по-твоему, я должен был с ними делать?
— Что угодно, только не это! Для человека вроде вас не существует проблем. Решение всегда одно, не так ли? Чтобы не морочила мозги, просто убей ее из пистолета — вот и все дела. Меня от вас тошнит.
Болана тоже тошнило от некоторых вещей, но дикари, которым он пытался это объяснить, его не понимали. И потому не вызывали ни малейшего сочувствия. Но на сей раз все же следовало расставить кой-какие акценты.
— У тебя весьма пуганые понятия, детка, — проникновенным тоном заметил он. — Дело не в справедливости. Дело в выживании. И я не линчеватель — я солдат.
— Который не берет пленных!
— Да, я не беру пленных. Ты хоть раз была на заседаниях суда — ну, просто так, из любопытства? Нет? А зря! И новости желательно почаще слушать. Видела бы ты протоколы судебного разбирательства тех двух парней, которых я уложил сегодня ночью! Итак. Пенни Казанова. Способен на все. Изнасиловал одиннадцатилетнюю девочку и до смерти забил восьмидесятилетнюю старуху ее же собственной туфлей. Прелестно, да? Но это так, цветочки. Далее следовали десять пунктов исковых заявлений по поводу предумышленных оскорблений действием, две полные страницы, где перечислены попытки шантажа с целью вымогательства, и еще двухстраничный перечень убийств, в которых заподозрен наш герой. Не слабо, согласись. И ты учти, все это относится еще к тому времени, когда им с нежным сочувствием занималась комиссия по делам несовершеннолетних. А когда Морелло прибрал Ленни к рукам, того вообще перестали трогать. Что касается Чарли Гисти, то именно он обучил Пенни всем тем милым штучкам, которые сделали его преступником номер два в шайке Морелло.
Но речь Болана не произвела видимого эффекта на разгневанную юную леди.
— Ну и что? — огрызнулась она. — Это не позволяет мешать в одну кучу добро и зло. Все равно для цивилизованных людей должен существовать какой-то предел. И всегда можно найти более пристойный, лучший путь.
— Надеюсь, — безмятежно откликнулся Болан. — Поиски — дело увлекательное. Но за то время, пока мы с тобой обсуждаем эту чудесную проблему, твой город рискует остаться обглоданным, как рыбий скелет.
— Извините, — после короткой паузы проговорила Лэндри. — Конечно, не следовало давать волю чувствам. Просто у меня свой взгляд на подобные вещи, и я не собираюсь от него отказываться. Но я вовсе не хочу, чтобы считали меня неблагодарной. Если вам нужны доказательства этого, что я должна сделать? Что вы от меня добиваетесь?
— Всего-навсего пытаюсь понять, — ответил Болан.
— Что понять?
— Тебя.
Неожиданно смутившись, девушка прислонилась к дверному косяку и опустила глаза. Пальцы ее нервно теребили подол халата. Болан вновь невольно залюбовался своей гостьей. И дело было отнюдь не в округлостях ее тела, изяществе фигуры или безукоризненной гладкости и упругости кожи. Безусловно, все это само по себе могло очаровать любого мужчину, но было еще что-то, неуловимо-чарующее и не поддающееся ясному определению.
