текст» и «Книга только отражает мир, – не выглядят абсурдными, хотя вера во всемогущество литератур сродни вере в Бога, а убежденность в ее бессилии, как правило, диктуется личными обидами «потерянных поколений»: на Марс не слетали, страну развалили, светлого Будущего не предвидится... Обе реакции естественные. но какие-то... детские?
Первое ключевое понятие – детский.
Существуют книги, оказывающие очень сильное влияние на людей, вплоть до определяющего. Это детские книги. Отметим, что российский листинг «школьного чтения» за последние двадцать пять–тридцать лет расширился за счет хорошей переводной литературы, но принципиально не изменился. Крах СССР, как это ни странно, не повлиял или почти не повлиял на детское чтение на постсоветском пространстве. «Эту картинку можно раскрашивать в разные цвета» (например, ужаснуться, как же недалеко мы ушли от эпохи тоталитаризма, или посокрушаться, что книги-то хорошие, да дети их не читают, или влезть в бутылку с узким горлышком, доказывая, что А. Гайдар пропагандирует сталинские ценности, а Дж. Толкин – общечеловеческие), но, возможно, перспективнее пристально взглянуть на те паттерны, которые транслирует современная детская литература.
Возьмем, к примеру, Дж. Роулинг с ее феноменальной – и заслуженной – популярностью. О чем говорят книги «поттеровского цикла», чему они учат? Да тому же, чему и «Чучело», и «Голубятня на желтой поляне», и «Оборотень», и «Рыцари сорока островов», и «Хранители»: честь выше страха, дружба и преданность значат больше, чем послушание и преуспевание, ум способен выручить почти всегда, а там, где бессилен ум, поможет сердце. А инновацией, пожалуй, является нравственная асимметрия – у Дж. Роулинг добро относительно, в то время как зло абсолютно. Оказывается, условность добра, невозможность переложить нравственный выбор на некий «абсолютный авторитет» ничего не меняет: переход на сторону зла не становится более нравственным оттого, что добро какое-то ... сомнительное17.
Если книга оказывает значительное влияние на ребенка, то вряд ли мы погрешим против истины, предположив, что литература тем сильнее воздействует на человека, чем больше в нем от ребенка. Из этой, скажем так, теоремы вытекает ряд следствий, почти все они нелицеприятные, однако... Вид Homo выделяется из общей биологической палитры не только наличием разума, но и прямо-таки неправдоподобно долгим взрослением. Трудно не обратить внимания на данную корреляцию, и она действительно давно изучена биологами. Установлено, что детеныши разных высших млекопитающих ведут себя почти одинаково: тигренок гораздо больше похож на котенка, щенка или енотика, чем на взрослого тигра. Общими для всех детенышей поведенческими особенностями являются низкий коммуникационный порог и способность играть. Напрашивается связать эти детские черты с креативными способностями и «вообще интеллектом». Тогда получается, что человеческий разум – это затянувшееся детство?
17 Заметим, не пытаясь развить эту мысль, что в текстах романов о Гарри Поттере чувствуется сильное влияние русской советской литературы второй половины XX века. В своей «веселой» ипостаси Хогвартс воспринимается, во всяком случае моим поколением, как специализированная школа чародейства при НИИЧАВО. А по мере развертывания событий и взросления героев возникают совсем другие ассоциации. «Мальчик со шпагой», «Дикая собака динго», «Завтра была война...» Почему-то никто еще не обратил внимание, что Дж. Роулинг пишет, по существу, военную прозу. Книгу о детях, которые научились умирать раньше, чем целоваться.
Не совсем так, но «в этой галиматье есть идея». Для человека характерно (и, в частности, за счет очень высокой продолжительности периода взросления) сохранение детских черт во взрослой психике. Здесь важна мера: чуть больше этих черт и человек оказывается неспособным к деятельности – возникает безответственная инфантильная особь, в биологических сообществах обреченная, в мире людей иногда выживающая... к сожалению. Чуть меньше – и человек роботизируется, теряя всякую потенцию к развитию и, следовательно, к творчеству.
Литература играет свою роль в поиске баланса.
2
Итак, литература естественным образом подразделяется на «детскую» и «взрослую». Детская обособлена, подчиняется собственным законам и слабо зависит от социальной, национальной и прочих рамок. Она транслирует некое общечеловеческое начало, обусловливающее само существование социосистемы как формы организации совместной жизни крупных приматов. Воспитанные эволюцией в логике беспощадной внутривидовой конкуренции, они некогда были вынуждены перейти к социальному существованию и придали смысл понятию «целого», будь то род, племя или иной коллектив. Точно так же им пришлось поставить «разум», то есть триединство способностей к творчеству, коммуникации и совместной деятельности18, выше физической силы.
18 Может быть, именно это триединство и надо называть «мыследеятельностью»?
Возникновение представлений о «целом», их рефлексия в индивидуальном и общественном (обобществляющемся?) сознании привело к появлению внелогических правил поведений, что в свою очередь, породило культуру как специфический человеческий феномен19 и превратило биоэволюцию в социальное развитие. В этом смысле детская литература, сколь бы современна она ни была по форме и обсуждаемым проблемам, всегда содержит в себе «память былых времен», мифологию самой мифологии, включенность в неназванные эпохи генезиса человеческого. Этот контекст является общим для всей детской литературы. Вне всякой зависимости от того, что призван транслировать исторически/политически/национально/ конфессионально конкретный текст, между строк будет читаться как у Владимира Высоцкого:
И во веки веков, и во все времена
Трус-предатель всегда презираем.
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна,
И всегда на нее уповаем...
19 Об имманентности культуры, в наиболее простейшей форме понимаемой как «религиозное чувство», много и правильно говорится в классической книге Веркора «Люди или животные». С присущим ему блеском эту тему развивает С. Лем («Культура как ошибка»).
В этом отношении детская литература принадлежит культуре в общечеловеческом смысле этого понятия, культура как атрибутивный признак существования социосистемы, то есть сообщества разумных, – в то время как «взрослая литература» принадлежит частным культурам, то есть она исторически, социально и так далее обусловлена.
Эта «взрослая» литература разделяется на элитарную и массовую – деление гораздо более общее, нежели общепринятое, – на художественную и публицистическую, или, еще того хуже – на развлекательную и серьезную20.
20 Термины «элитарная» и «массовая» ни в коем случае не надо понимать как мало- и многотиражная. Тиражная политика современных крупных издательств – это отдельная тема, далеко выходящая за рамки данной статьи. Несколько упрощая, скажем, что тираж книги и ее востребованность связаны слабой корреляционной, но отнюдь не функциональной зависимостью.
И та и другая «взрослая» литература решает три социальные задачи: «раскрывает глаза на», то есть ярко и образно отражает проблемное настоящее, «завершает гештальт», то есть дописывает, переписывает, переформатирует прошлое, и создает образ, еще не существующего, но витающего в
