— Не имею понятия, как быть наставником, — произносит он.
— Ты никогда им не был? — спрашиваю я.
— Никогда. Но в Сопротивлении все должны хотя бы раз побыть им. Таков закон.
Пиво щекочет язык. Колючка смотрит на меня. В Сопротивлении никаких имен, просто прозвища. Чем меньше зацепок будет у режима, тем лучше. По всей видимости, где-то существуют списки всех членов, но о существовании этого места не знает никто. Кроме основателей.
Я спрашиваю, что дальше. Колючка думает. По его мнению, ему должны прислать инструкции, по которым нам обоим предстоит жить некоторое время.
Колючка говорит:
— Тебя проверяют все время. Бывает, где-то рядом вертится «хвост», эти люди выясняют, чем занимаются наставник и ученик. Благонадежность. Лояльность. Умение выполнять приказы. Специальный дисциплинарный отдел суммирует данные после испытательного срока. И выносит вердикт.
— Что бывает потом?
— По-разному, — говорит Колючка. Кажется, интереса ко мне он не испытывает совсем. Этот огромный человек с боксерской прической весит не меньше ста двадцати килограмм, под его тяжестью тяжко стонет водительское сиденье старой «пятерки». — Главное — вычислить шныр. Они появляются время от времени.
— Что делают со шнырами?
Колючка говорит серьезно.
— В дисциплинарном комитете есть группа ликвидации с постоянно меняющимся составом членов. Тебя могут выбрать в эту группу сразу, как ты только стал членом Сопротивления. Могут через полгода. Могут никогда. Неизвестно, какими мотивами руководствуются дисциплинарщики. Я думаю, это тоже проверка. В группе ликвидации ты находишься месяц, потом возвращаешься к основным обязанностям. Группа — иммунная система Сопротивления. Шнырам, стукачам у нас делать нечего. Любой организм должен защищать самое себя.
Колючка скучает, прихлебывая пиво. Наверное, ему не нравится, что я приставлен именно к нему. Он прибавляет, опережая мой следующий вопрос:
— Я был в группе ликвидации. Мы занимались устранением одного замаскированного врага.
Никаких подробностей, тем более мне, новичку, стажеру, так сказать. Достаточно знать пока, что с предателями в Сопротивлении не церемонятся.
По сравнению с великаном Колючкой я кажусь невзрачным гномом. Стоит посмотреть на него, как в голову приходят мысли об уличных бандах. С другой стороны, о профессиональном боксе или бодибилдинге. Не сильно промахнусь, если поспорю с кем-нибудь о его прошлом. На его лице несколько мелких шрамов, нос глядит немного в сторону. Сквозь светлые волосы проглядывает рубец.
— Суть одна: ты должен выполнять приказы, как в армии. Был в армии?
— Нет. Учился на филфаке, потом в магистратуре, а потом меня потеряли из вида. Я не был.
— Ну и ладно. Важно, что именно с этого дня ты стал солдатом, — говорит Колючка. — Мои приказы для тебя закон. — Он смотрит на меня своими светло-серыми глазами. — Однако я тебе не нянька и не любимый сержант. Я — просто тень, о существовании которой ты забывать не должен. Твой истинный начальник совсем другой.
— Кто? — спрашиваю я.
— Твоя кровь. Это твой единственный бог, единственный авторитет.
Моя физиономия практически зажила, остались красные отметины на том месте, где срослась кожа. Кто-то у меня на работе заметил, что с момента, как я подрался, в моих глазах появился агрессивный блеск. Я мог быть удовлетворенным. Я сижу и смотрю на свое отражение в зеркальце заднего вида.
После подобных событий в застоялой жизни в тебе включается другая программа. Добрый робот Вертер превращается в Терминатора.
Колючка внушает уважение. Не страх, а именно уважение. Я слишком много видел людей с высшим образованием, чтобы сомневаться. Любой боксер, с девяти лет получающий по морде, при желании может понахвататься из книг всякой чуши и жонглировать ею перед дешевыми шлюшками из кафе. Колючка не лезет за словом в карман и не пытается меня поразить.
Организованная группа, состоящая из подобных людей, как правило, добивается многого. Боевая и интеллектуальная гвардия.
Появляется он сегодня вечером, подкатывает к моему офису и звонит без пяти минут пять, что ждет меня во дворе. Темно-синяя «пятерка». Я собираюсь медленно, поглядывая на Генерала, а он погружен в работу. Лишь когда я ухожу, он бросает на меня один-единственный взгляд и подмигивает. Мы почти не общаемся на работе, у нас конспирация. По сложившейся традиции, я ухожу в туалет и звоню ему оттуда, но только в самом крайнем случае.
Пока, пока, всем пока.
Пусть видят, что я в отличном настроении. И это правда.
Колючка долго трясет мою руку, будто испытывает ее на прочность. И возвышается надо мной как Эйфелева башня, превращенная чернокнижником в человека. Рука тяжелая, стальная, костяшки, как я замечаю, сбиты. Кожа на них огрубела от постоянного воздействия. Колючка может сломать мое запястье, если решит хорошенько сжать кулак. Монстр.
— С сегодняшнего дня я буду твоим наставником, — говорит он. — Генерал сказал мне твой адрес, но я приехал сюда, чтобы не терять время.
Я отвечаю, что меня не предупредили заранее, а Колючка отмахнулся. Никого заранее не предупреждают.
И вот мы пьем пиво. Колючка говорит, снова улавливая мой резонный вопрос:
— Где-то поблизости есть группа наблюдения. Мы в прицеле. Не обращай внимания, ты все равно их не разглядишь. Обычное дело. Это не паранойя, а безопасностью.
Я думаю о Свете. Ее наставник — женщина, но кто она, я не знаю. Может быть, Света расскажет сегодня вечером. Если мы встретимся. Теперь я отчасти в этом сомневаюсь. Мне нужно с ней серьезно поговорить и выяснить, каков у нее настрой на будущее. Страшно — не отрицаю. По ночам приходят кошмары, я сплю по-настоящему по три-три с половиной часа в сутки. Перерождаюсь.
Колючка ведет машину плавно, его руки сжимают маленький руль. Город наводнен людьми. Все отдыхают после работы или только возвращаются с нее, чтобы присоединиться к праздношатающимся. Грязные лица инородцев, кляксы на светлом фоне. За них так и цепляется взгляд. Где все они были раньше? Почему я их не видел? Антирусские, антибелые законы набрасывают на чужаков магический флер, позволяет им применять мимикрию, приспосабливаться. Ничего удивительного — паразиты живут лишь благодаря этой тактике. Их словно бы и нет, но существование черных отравляет нашу жизнь ежеминутно. Генерал во всем прав. Он незаменим как рупор идей Сопротивления, он убежден в том, что говорит, потому что говорит правду.
Жду, когда же Колючка начнет рассказывать. О чем угодно. Больше всего, конечно, мне хочется узнать о нем самом.
Я задаю себе вопрос, какое значение может иметь мое прошлое? Бесцельное. Тупое. Унизительное для Белого человека.
Наверное, никакого.
Вместе со своими согенниками ты говоришь: «Мы лучше!» — и твое прошлое умирает. Аналогично умирает прошлое монаха. Преступника, приговоренного к смерти. Нет, кое-что имеет значение. Для монаха — его мирские грехи. Для маньяка-убийцы — его преступления. Для члена Сопротивления — его равнодушие. Никто не вменяет ему это в вину, он сам осуждает собственное бытие. В Великой Священной Войне он никак не проявлял себя. В его мирке была работа на чужого человека, зарплата, уют, быт, благополучие, удобное существование. Стабильность, кредиты, жизнь в долг. Бизнес-курсы, курсы английского языка, выезды с друзьями по работе на природу. Одежда как в рекламе, сотовые телефоны последней модели, машины. Респектабельность. Он мечтает умереть респектабельным в окружении детей и внуков.
Он говорит, усаживаясь у телевизора: «Лишь бы не было войны!», «Мы живем в свободной стране!», «Сделаем мир лучше!» Слушая новости, он ужасается выходкам исламистов, леворадикалов и осатаневших
