имеют право узнать, как и почему он умер.
Рука Фабии потянулась к шнуру звонка, но лицо ее по-прежнему оставалось неподвижным. Она так и не предложила им сесть и, скорее всего, размышляла, не велеть ли им вместо этого выйти. Теперь, однако, стало очевидно, что речь пойдет о смерти Джосселина. В комнате было так тихо, что отчетливо слышалось тиканье часов на камине.
— Вы выяснили, кто убил Джосселина?
Фабия смотрела на Монка, не замечая Эстер.
— Да, мэм, выяснили.
Во рту у него пересохло, в висках неистово стучала кровь. Интересно, от страха или от жалости?
Взгляд Фабии требовал рассказать ей все немедленно. Затем что-то дрогнуло в ее лице, словно она ощутила дуновение надвигающегося несчастья. Леди Шелбурн дернула за шнур и, когда явилась горничная, велела найти и пригласить к ней Менарда и Лоуэла.
О Розамонд — ни слова.
Они ждали молча, каждого донимали мрачные предчувствия. Первым пришел Лоуэл. Взглянул раздраженно на Фабию, на Монка и с удивлением — на Эстер. Его явно оторвали от важных занятий.
— В чем дело? — нахмурившись, обратился он к матери. — Удалось что-нибудь узнать?
— Мистер Монк говорит, что ему известно, кто убил Джосселина, — произнесла она с деланным спокойствием.
— Кто же?
— Он не сообщил мне. Мы ждем Менарда.
Лоуэл повернулся к Эстер, лицо его выразило смущение.
— Мисс Лэттерли?
— Выяснилось, что эта история касается смерти моих родителей, лорд Шелбурн, — хмуро объяснила она. — Когда я расскажу, вы все поймете.
Тень тревоги набежала на чело лорда Шелбурна, но тут вошел Менард. Оглядел собравшихся — и побледнел.
— Монк наконец установил, кто убил Джосселина, — объяснил Лоуэл. — Ну так давайте, ради бога, приступим. Полагаю, преступник уже арестован?
— За этим дело не станет, сэр.
Монк осознал, что с ним обращаются куда вежливей, чем в прошлый раз.
— Тогда что же вам потребовалось от нас? — спросил Лоуэл.
Монк почувствовал себя так, словно готовился к прыжку в ледяную воду.
— Майор Грей добывал себе хлеб насущный, используя опыт, приобретенный во время Крымской войны… — начал Монк.
Боже, до чего он сладкоречив! Каково иносказание!
— Мой сын никогда не «добывал себе хлеб насущный»! — перебила Фабия. — У него не было в этом необходимости — он был джентльмен! Семейство выплачивало ему содержание.
— Которое никак не могло покрыть всех его расходов, — свирепо заявил Менард. — Если бы вы хоть раз этим поинтересовались, вы и сами бы все поняли.
— Я не знал. — Лоуэл взглянул на брата. — Я полагал, что ему везет в картах.
— Иногда везло. А иногда он проигрывался в пух и прах. Пытался отыгрываться, а потом я платил за него долги, чтобы уберечь семью от скандала.
— Лжец! — с холодным отвращением бросила Фабия. — Ты всегда завидовал ему, с самого детства. Он был храбрее, добрее и гораздо обаятельнее тебя. — На секунду черты ее лица смягчились, но тут же снова исказились гневом. — Поэтому ты ненавидел его.
Слабый румянец зажегся на щеках Менарда, лицо его дернулось, как от пощечины. Однако его преступление не было местью. Это чувствовалось по его глазам, по горестной складке губ, скрывающих горькую правду.
Монку была ненавистна эта сцена. Даже теперь он лихорадочно выискивал возможность оправдать Менарда.
Дверь открылась, и вошла Калландра Дэвьет. Обвела всех взглядом, заметив и недовольство Фабии, и чувство облегчения, отразившееся на лице Эстер, и боль в глазах Менарда.
— Это семейное дело, — объявила ей Фабия. — Тебе не стоит в него вмешиваться.
Калландра прошла мимо Эстер и села.
— Ты частенько забываешь, Фабия, что я — урожденная Грей. Кстати, в отличие от тебя. Я вижу, к нам опять пожаловали полицейские. Надо полагать, у них есть новости относительно смерти Джосселина, возможно, даже имя виновного. А что здесь делаешь ты, Эстер?
Эстер вновь попыталась взять инициативу в свои руки. Лицо ее было хмуро, она застыла в напряженной позе, словно противилась встречному ветру.
— Я пришла сюда, потому что мне известно кое-что о причине гибели Джосселина.
— Тогда почему вы скрывали правду до сих пор? — с явным недоверием в голосе спросила Фабия. — Я считаю, что вы вульгарнейшим образом вторглись в этот дом, мисс Лэттерли, и виной тому — ваш упрямый нрав, который когда-то погнал вас в Крым на поиски приключений. Неудивительно, что вы до сих пор не замужем.
На обвинение в вульгарности Эстер решила не отвечать.
— Я ничего не скрывала, просто раньше мне это казалось несущественным. После гибели моего брата в Крыму Джосселин нанес визит моим родителям. Он сказал, что дал Джорджу на время золотые часы в ночь перед сражением, и попросил их вернуть, предполагая, что они найдутся в личных вещах брата, присланных из Крыма. — Голос ее дрогнул, но тут же выровнялся. — Среди личных вещей часов не оказалось. Мой отец был этим весьма смущен и при первой возможности постарался оказать Джосселину ответную любезность. Он вложил деньги в предприятие Джосселина, мало того — он уговорил своих друзей поступить точно так же. Предприятие лопнуло, деньги были потеряны, и, не в силах вынести позора, отец покончил жизнь самоубийством. Мать пережила его ненадолго.
— Я искренне скорблю о смерти ваших родителей, — перебил Лоуэл, взглянув сначала на Фабию, потом снова на Эстер. — Но как все это связано с убийством Джосселина? Не вижу в этой истории ничего из ряда вон выходящего: порядочный человек, чувствуя себя в долгу перед другом своего покойного сына, поддерживает его в деловых вопросах.
Голос Эстер сорвался.
— Никаких часов не было. Джосселин никогда не знал Джорджа — точно так же, как не знал и многих других, чьи имена он взял из списков погибших. Он писал в госпитале письма для умирающих солдат и выяснял таким образом их адреса и фамилии. Я сама видела, как он делал это, только не знала тогда, зачем.
У Фабии побелели губы.
— Это самая низкая и бесстыдная ложь! Если бы вы были мужчиной, я бы отхлестала вас арапником!
— Матушка! — вмешался Лоуэл, но она не обратила на него внимания.
— Джосселин был прекрасный человек — храбрый, талантливый, одаренный умом и обаянием, — с чувством продолжала она. — Его любили все, кроме тех, кого мучила зависть. — Она с ненавистью взглянула на Менарда. — Ничтожные людишки, ненавидящие всех, кто их хоть в чем-то превосходит. — Губы ее задрожали. — Лоуэл — потому что Розамонд любила Джосселина. — Голос ее вновь стал тверд. — А Менард так и не смог смириться с тем, что Джосселин мне дорог, как никто другой! — Фабия вздрогнула, словно от отвращения. — Теперь эта женщина является сюда со своей безумной и насквозь лживой историей, а вы стоите и слушаете ее! Почему вы не вышвырнули ее отсюда до сих пор — вы же мужчины! Или мне придется сделать это самой? Почему никто, кроме меня, не думает здесь о фамильной чести? — И Фабия взялась за подлокотник, словно и впрямь собиралась встать.
— Без моего разрешения никто и никого отсюда не вышвырнет. — Негромкий голос Лоуэла был холоден как сталь. — Ты защищаешь не фамильную честь, ты защищаешь Джосселина, а это не совсем одно и то же. Это Менард платил за него долги и улаживал все его скандалы…
— Чепуха! Кто это подтвердит? Менард? — Фабия произнесла имя своего сына, как выплюнула. —
