Человек устроен так, что когда с ним случается
нечто необъяснимое, он кладет на это
необъяснимое со словами: 'Ах, какое у меня пылкое воображение'.
М. Фрай.
Полосатый свитер тяжеловесного шмеля ярким пятном выделялся на сером бетоне. И как он не спарился в такой одежке по летнему времени? Мохнатик же, кажется, и сам удивлялся, как его занесло в столь негостеприимное место, как взлетная полоса аэродрома. В этом мы с ним были вполне солидарны — слишком уж неуместно выглядел здесь толстопузый одышливый толстяк, вырядившийся несмотря на жару в столь теплый наряд.
Я стояла на летном поле, пышущем не хуже раскаленной духовки, в окружении еще трех с лишним десятков потных счастливчиков, отправляющихся отдыхать на юг. Как будто здесь всем нам тепла не хватает!
Наверное, только в такой провинции, где мне посчастливилось родиться, к самолету, направляющемуся в почти родную Турцию, приходилось ножками топать до самого трапа. И все это затем, чтобы услышав за собой торжествующий хлопок двери паспортного контроля, вдыхать зловоние авиационного топлива. Видимо, считается, что только после этого мы сможем сполна оценить прелести заграничного курорта.
Похоже, насекомое, за которым я все это время пристально наблюдала, было со мной совершенно солидарно. Недоуменно поводя выпученными глазками, шмель с настойчивостью, достойной лучшего применения, полз по раскаленной бетонной плите. Наверное, искал, что же могло привлечь меня в место, где не выживают даже сорняки.
Точно такой же растерянный взгляд я видела в собственном зеркале в течении последнего года. Выпускной класс, как и зима, подкрался незаметно. А вместе с ним — тестирование, еще совсем недавно казавшееся чем-то далеким и почти таким же невозможным, как библейский Апокалипсис.
Кажется, все уже читано и не раз, но убедить меня, что я действительно знаю хоть что-то из многотонных запасов книжных премудростей, не смог никто из многочисленной очереди доброжелателей и утешителей. От солидной стопки учебников, кажется только увеличивающейся день ото дня, я отрывалась лишь для того, чтобы с головой нырнуть в Интернет в поисках новых сведений по интересующему предмету. Даты, имена и длинный список фактов и фактиков кружились в голове неудержимой каруселью, заставляя безудержно паниковать. Из всего многообразия окружающей действительности для меня существовали лишь вопросы, набатом стучавшие в висках. Пытаясь усыпить мою бдительность слишком простыми заданиями, злокозненные тесты только и ждали, когда я расслаблюсь, чтобы завалить. Но я настороже…
Так и не поняв, где был подвох, я выходила из аудитории и брела домой — начинать все заново. Еще несколько напряженных недель ожидания результатов. Подготовка к выпускному. Шумный вечер, когда даже впервые официально легализированный алкоголь не может снять накопившегося нервного напряжения. Слезы расставания с учителями и большинством одноклассников. Собеседование в университете и… когда два дня назад я, наконец, нашла свое имя в списках поступивших, вдруг с растерянностью поняла, что не знаю, чем себя занять. Что делать с внезапно свалившейся на меня свободой я до и сих пор решительно не знала. Впрочем, время придумать еще будет, ибо мне предстоит целая неделя отдыха — именно так родители решили поздравить меня с успешным поступлением в университет. Море, солнце и никаких учебников и конспектов… хотя, я почти уверена, что столбики цифр и страницы, исписанные собственным корявым почерком, еще долго будут являться мне в ночных кошмарах.
Пожалуй, сейчас я впервые за это время вновь обрела способность замечать прекрасный мир вокруг. Суетливые люди, увлеченно озабоченные ожиданием посадки, скользили равнодушным взглядом и по лицам будущих спутников, и по одинокому насекомому. По их внешности трудно даже предположить, что все они направляются на отдых — столь напряженная деловая сосредоточенность сквозила в каждом их взгляде и движении. Любопытно, изменятся ли их лица на пляже. Возможно столь же важно и озабоченно они будут загорать и купаться, ежеминутно хватаясь за мобильный и тяготясь отсутствием компьютера в песке.
Выслушав мои мысленные жалобы, шмель важно качнул головой и приготовился взлетать. Прозрачные радуги крыльев взблеснули ослепительным сиянием. Как это нежное великолепие в состоянии поднять столь грузную тушку, было для меня вечной неразрешимой загадкой. Если всерьез верить в законы аэродинамики, летать это насекомое ну никак не может. Но ломать голову над вопросом, оставшимся тайной даже для физиков, не было никакого желания — пусть это будет тем самым чудом, смутные мечты о котором робко стучат во сны. Польщенный моим вниманием, шмель задумчиво пошевелил усиками и, словно подтверждая версию о волшебстве и натужно гудя, поднялся в воздух, будто рисуясь — глянь, какой красавец! Никто не спорит. И впрямь хорош! На мгновение меня коснулся запутавшийся в шубке шмеля густой аромат летнего луга и растаял вслед за хозяином, с неожиданной легкостью взмывшим над глянцевым боком самолета.
Я же снова обратила свое внимание на трап. Вовремя, кстати: стоявший передо мной мужчина, весьма смахивающий на борца сумо, наклонившись и потеснив стюардесс, протолкнулся в салон, и я получила возможность нырнуть вслед за ним. Впервые мне предстояло лететь самостоятельно и сердце замирало в тревожном предчувствии чего-то необыкновенного. А уж месту у иллюминатора я обрадовалась и вовсе с детским восторгом.
Полюбовавшись на пантомиму стюардесс и представив, как будет выглядеть салон самолета с люками, закупоренными пассажирами в оранжевых спасательных жилетах, я откинулась в кресле, приготовившись к полету. Самолет покатился по взлетной полосе, с неторопливо-уверенной ленцой добираясь до места старта, и я устремила взгляд за стекло. Несколько секунд тряски и тошнотворной заложенности в ушах — и мы уже в бескрайнем воздушном океане. Как всегда пассажиры встретили этот знаменательный факт бурными аплодисментами. Похоже, им так понравились пережитые ощущения, что они требуют повторить их на 'бис'. Зачем, спрашивается, садиться в самолет, если факт успешного взлета и посадки воспринимаешь как неожиданный успех поп-певца, рискнувшего спеть вживую? Или же в людях, оказавшихся в воздухе, просыпаются древние шаманы, хлопками задабривающих духов Воздушного флота? Но не думаю, что хотя бы кто-то признается, даже если спросить напрямую.
Самолет бесшумным скальпелем прорезал молочное марево. Нередко оно сгущалось, превращаясь в сметану, и лишь временами голубые потеки ясного неба разбавляли ее густоту. Не верилось, что это безобразие с земли выглядит так величественно и даже завораживающе. Легкие пушистые облака, ежеминутно меняющие свой облик и превращающиеся в могучих драконов или легкомысленных бабочек, изнутри навевали лишь тоску. Вздохнув, я отвела взгляд. Стюардессы, скрипя тележками, начали приготовления к традиционной кормежке, призванной не столько утолить голод пассажиров, как скоротать монотонное время полета. Знакомые пластиковые коробочки плюхнулись на откидной столик, и я имела счастье услышать жадное чавканье моего соседа отнюдь не улучшающее аппетит. Поболтав ложечкой и убедившись, что синтетические сливки равномерно распределились по всей поверхности стаканчика, я отхлебнула горячую жидкость, имитирующую кофе. Впереди предстояло еще несколько часов бездумного рассматривания пейзажей за бортом, разбавляемых храпом тех счастливчиков кому хроническое недосыпание или изрядная порция спиртного позволяют чувствовать себя в самолете так же уютно, как в собственной постели.
Я снова уткнула нос в стекло и несколько раз быстро сморгнула. Ой. Кажется, суррогатный напиток не пошел мне на пользу. А ведь говорила мне мама: не пей всякую гадость. Чем конкретно это может грозить, она оставляла на усмотрение моему злокозненному воображению, способному нарисовать картинки гораздо ужаснее того, что понапридумывали составители медицинских справочников.
Прямо в салоне, проникая через стенки самолета, как сквозь нечто несущественное, появились сияющие желтоватым свечением нити, толщиной примерно с мой мизинец. И они целеустремленно
