переживал тогда не лучшие времена — боролся с «круглоголовыми» сторонниками парламента.
Паб стал местом, где Карл разрабатывал свою стратегию и где чуть позже сложили головы преданные ему роялисты. Когда контроль над местностью перешел к «круглоголовым», они жестоко расправились с королевскими солдатами, водрузив их головы на пики.
Среди убитых был двенадцати летний королевский барабанщик. Призрак мальчика до сих пор бродит по округе, и неподалеку от автомобильной стоянки подвыпившие посетители паба не раз слышали тревожную барабанную дробь.
Через несколько лег, когда монархия была реставрирована, пришедший к власти Карл II отблагодарил заведение, титуловав его «Королевским штандартом». Одновременно пабу был возвращен старинный уэссекский символ — дракон. Заведение, в свою очередь, негласно отплатило королю, предоставляя ему комнаты для встреч с любовницами…
Как будто ничего не изменилось с тех времен — в залах все те же сучковатые дубовые балки и старые полы. Они помнят вереницу гостей, для нас давным-давно канувших в небытие. Но сегодняшний «Королевский штандарт» выглядит гораздо целомудреннее. Ушли в прошлое азартные игры, пирушки и разврат в прокуренных номерах.
Теперь его полная легенд, любовно сохраненная старина привлекает многочисленных туристов. И не только она. Кроме преданий, у «Королевского штандарта» имеются другие козыри: традиционные сорта эля, вкусная «бабушкина» еда в историческом меню, а также прогулки по живописным окрестностям.
Мы выбрали в путеводителе маршрут средней сложности и нагуляли аппетит, побродив по холмам, лесу и окраинам деревни. «Попробуйте треску с чипсами, — предложил нам официант, когда мы вернулись в „Королевский штандарт“. — Джонни Депп и Тим Бартон ее очень хвалили, когда заезжали сюда после съемок „Чарли и шоколадной фабрики“».
Но я предпочла другое традиционное английское блюдо — ароматный пудинг домашнего приготовления с мясом и почками. Съев его, заказала на десерт другой пудинг (фруктовый с хлебными крошками, утопающий в сладком креме из яиц и молока), потом довольно откинулась на стуле и… увидела прямо над собой самый что ни на есть доподлинный человеческий скелет.
Как он попал сюда? Никто не дал мне вразумительного ответа. Бармен и официанты отделались загадочными шуточками типа «клиент не смог заплатить по счету» или «это самый ранний посетитель ждет заказа». А потом они предложили мне записать свою собственную историю в «Книге привидений», которую ведут посетители. Но мне нечего было рассказать — старинная пивнушка пока не захотела нашептать мне на ухо одну из своих историй… Знаю, сама виновата. Надо было пить неводу, а эль, сваренный по древнему рецепту.
Зато другие посетители не нарушили традицию. Чем темнее становилось за маленькими окнами, тем громче шумели и хохотали в зале. Официанты только успевали забирать пустые кружки и подносить полные.
Уменьшилось ли количество потребляемых здесь спиртных напитков по сравнению со старыми временами? — Не думаю. Слова Натаниэла Ли, известного драматурга эпохи Реставрации, допившегося здесь до белой горячки, звучат актуально и сегодня: «Они сказали, я свихнулся. А я сказал, они свихнулись. Проклятье, они меня переспорили!» Вдень, когда драматурга выпустили из Бедлама, он снова напился и был задавлен каретой.
Страна художника Констебла
Четверо в лодке среди пасторальных пейзажей Англии.
— В субботу будем плавать на лодке с Линдой и Колином в стране художника Констебла, — порадовал меня муж.
Под парусом мы уже ходили, и после этого плавания я с большим, чем бывало прежде, чувством перечитала главу о морской болезни из «Троих в лодке, не считая собаки».
Но в этот раз речь шла об обычной весельной прогулке по речке Стер в Саффолке, в местности, которая со всеми пасторалями и старинными деревенскими коттеджами является музеем под открытым небом. Знаменитый английский художник Джон Констебл родился там в семье мельника в XVIII веке и всю жизнь рисовал пейзажи и переменчивые облака.
Линда добровольно взялась отвечать за повышение моего культурного уровня, и мы уже посетили немало интересных мест Англии, включая Кембридж, замок Рочестер, а также самый крупный супермаркет в близлежащем Апминстере. В супермаркете Линда объяснила, где тут кухонные комбайны, а где посудомоечные машины.
Почему-то, хотя она вовсе не простушка, ее представления о русских и России застыли в замороженном виде со времен холодной войны.
На новогодних танцах в клубе она удивилась, что я под ритмы рок-н-ролла отплясывала вовсе не «казачок». «Линда, ты отстала от жизни», — устыдился своей жены Колин, но, видимо, в ее голове что-то замкнуло раз и навсегда, и он а доброжелательно продолжает приучать меня, дочь варварского народа, к цивилизации.
«А в Москве есть вот это?» — любимый вопрос Линды. Да, есть: рестораны, магазины, губная помада, детское питание в баночках, автобусные остановки — подтверждаю сначала я, потом мой муж. Все-таки он лицо менее заинтересованное, поэтому ему доверия больше.
Но он начинает тихо закипать и вынашивает планы страшной мести — пригласить Линду в Москву, встретить ее в «Шереметьево» и вместо Москвы привезти в один населенный пункт недалеко от нашей дачи. Место это унылое, позабытое Богом и районной администрацией, с вонючим рынком на центральной площади. «А где же Красная площадь?» — по сценарию должна спросить Линда. «А вот она», — ответим мы. «А где же Кремль?» — «А негу никакого Кремля, это только картинка из телевизора, пропаганда»…
Наступила суббота, и мы наконец отправились в плавание. Проскользнули под узким старинным мостом, ловко увернулись от встречных лодок, заплыли в тупичок с темной тиной: самое время подкрепиться, ведь уже десять минут гребем. Почему-то во время путешествий — в самолете ли, на поезде или просто на машине — люди едят больше и чаще, и вопрос пропитания приобретает порой даже болезненные масштабы.
Мы съели сырный рулет, мои пирожки, все сандвичи, опустошили контейнеры с Линдиным салатом и даже не поделились с утками и лебедями, которые в изумлении сгрудились вокруг лодки.
«Там, за поворотом речки, будет кафе — прекрасные кофе и мороженое», — со знанием дела сказала Линда. И вот мы уже гребем за десертом, мимо сонных берегов с рыжими упитанными коровами, задумчиво пьющими воду из речки, мимо древних дубов, под которыми дремлют сухопутные любители страны Джона Констебла, прямо к прибрежному кафе. За столиком я хочу сказать Линде, что такого в 70 милях от Москвы я точно не встречала — бескрайней пасторали, непуганых лебедят, норовящих проплыть прямо под веслом.
Но Линда меня опережает: «Смотри, смотри на этого беби», — и показывает на ребенка в сумке- кенгуру у мужчины на животе. «А есть ли в России беби, Ольга?» — спрашивает мой муж. Линда надувается, но обратная гребля опять превращает нас в дружную команду, и Линда всерьез обдумывает, где мы будем ужинать. Она знает замечательный деревенский трактир, но сначала мы заедем пропустить по стаканчику в один паб, где, говорят, любил выпить сам Черчилль.
Для меня здешние пабы — целый мир, который я помню на ощупь: добротное старое дерево стоек и столов, часто с червоточинками, иногда липкое от разлитого пива (не ресторан же), и знаю его душноватый запах — пабы обычно находятся в старых зданиях, и потолки там низкие. А еще в этом мире пламя горит в большом камине, в соседнем зале проходит какая-то доморощенная викторина, и мужские голоса у стойки гудят, прерываемые совершенно невероятным женским хохотом.
В пабы я влюбилась сразу же и потому с любопытством подглядываю затем, как англичане проводят там время. Если приходит компания, то мужчины по очереди платят за общую выпивку при каждом новом подходе к стойке. А еще есть любители менять за один вечер несколько заведений.
— Мое любимое местечко в холодную погоду, — Линда усаживается в кресло паба, вспугнув призрак
