— Ну ладно, — пожал плечами Костя. — Как хочешь. Сам так сам. — Он заподозрил, что у Божко есть план, о котором он распространяться пока не желает. Главное, чтобы этот план не завел их в капкан.
Сашка Тулупов, в «разгрузке», с гранатами для подствольника, выглядел примерно так, как корова под седлом, потому что Сашка был обычным, глубоко штатским тележурналистом, а оператором стал в силу необходимости, когда под Харьковом осколком бомбы убило Виктора Ханыкова — их оператора, а водитель Михалыч попросту сбежал. Их осталось двое, и они по-братски поделили обязанности: Костя стал шофером, а Сашка — оператором. Не возвращаться же, действительно, домой с пустыми руками, надо отрабатывать деньги фирмы!
У Сашки на майке и на джинсовой куртке была одна и та же надпись: «Не стреляйте в меня! Я журналист! Это не моя война!» В редакции Косте тоже предлагали сделать такую же надпись, но он подумал, что если суждено умереть в Украине, то так тому и быть, и отказался. Рунов на правах друга даже его поругал:
— Что тебе, трудно сделать надпись?! От дурака какого-нибудь убережешься.
— Не хочу, — ответил Костя, — буду как пугало. От дурака, может, и уберегусь, а попадусь на мушку профессионалу, который ищет таких, как я. Не забывай, куда мы едем. Мы едем в националистическую Украину, где журналист — излюбленная мишень для бандеровцев или этномутантов. Они из принципа будут стрелять по журналистам, а если увидят, что этот журналист из Москвы, — тем более.
Он как в воду глядел. Действительно, вести из Украины приходили не самые радужные. За два месяца боев там погибло двенадцать журналистов и телевизионщиков, и все из России. Правда, убили еще одного немца, скорее всего случайно, и тяжело ранили двух французов и венесуэльца. Эти сунулись куда не надо — в Луцк, в вотчину националистов, и поплатились за любопытство.
Вадим с доводами Кости согласился:
— Да, пожалуй, ты прав… может, так и лучше? — И посоветовал закрасить надписи на фирменной машине.
Но сделали они это только после Харькова, когда убедились, что надпись «Телевидение Рен-тиви» действительно привлекает к себе излишнее внимание.
Харьков бомбили даже усерднее, чем Донецк, потому как он оказался ближе к границе и там наносились превентивные удары на случай, если русские войдут в город. Разбили в пух и прах университет, площадь перед ним и гостиницу «Украина». Да и вообще, весь центр попортили так, что он предстал перед Костей, который два курса отучился на журфаке университета имени Каразина, горами кирпича. От былого кубического великолепия остались одни воспоминания. Могучие каштаны стояли, искромсанные осколками. Парки и улицы обезлюдели. Город казался мертвым. Летали одни вороны. Однако, по последним данным, Харьковский танковый завод работал во всю мощь. Только танков тех нигде не было видно.
Они ушли сереющими сумерками через туннель, не опасаясь в предрассветные апрельские часы случайных снайперов.
Их передавали по цепочке окопов «гражданской самообороны». Костя страшно удивился. Оказывается, за неделю боев город покрылся окопами и в них сидели вполне серьезные люди с самым разнокалиберным оружием. Откуда они все взялись, думал он с удивлением, ведь когда бомбили город, казалось, что он вымер. А теперь набежали. Его так и подмывало взять пару репортажей, чтобы удовлетворить собственное любопытство, но надо было ехать и искать эти чертовы снаряды. Не успел он об этом подумать, как со стороны перекрестка бахнул танк Шмалько, а потом раздались пулеметные и автоматные очереди. Видать, дело было дрянь, раз Шмалько стал тратить НЗ. Впрочем, они уже были на месте и обнаружили, что перед школьным гаражом ходит боец с автоматом. Он тут же взял его на изготовку.
— Мы за машиной! — крикнул Сашка Тулупов, на всякий случай показывая редакционное удостоверение.
— Отойди подальше в сторону, — попросил Костя, — а то у тебя вид слишком…
— Какой? — с вызовом спросил Игорь, оскалившись.
— Грозный что ли? — пояснил Костя и переключился на часового, который не подпускал их к гаражу.
— Машина конфискована, — заявил он. — Бляха муха!
— Это наша машина. Московского телевидения.
— Правда что ли? — спросил боец, не опуская, однако, автомат, и его ствол со срезом смотрел прямо в живот Сашке.
— Ну конечно, — сказал Костя, — стали бы мы чужие машины воровать!
— Все равно не положено. Машина конфискована.
— Слышь, ты, хренов охранник, ноги повыдергиваю! — вдруг завелся Игорь Божко. — Государевы люди пришли за своей машиной, а ты?!
— Стойте где стоите! — Боец клацнул затвором. — Бляха муха!
— Стоим, стоим, — поднял руки Костя. — Игорь, отойди на десять шагов и посчитай до десяти. — Потом обернулся к часовому: — Позвони своему командиру.
— Не положено!
— Ну позвони, тебе говорят! Чего ты дуру валяешь?! — крикнул Игорь, расправляя свою широкую грудь, на которой, как цепи, звякнули пулеметные ленты.
— Еще чего! Буду я звонить для каждого, бляха муха.
— Что здесь за шум?
Костя оглянулся: из-за магазина «Тысяча мелочей» вышел грузный майор из «гражданской самообороны» с голубой повязкой на рукаве. Форма на нем была какая-то странная — с одной стороны, непривычная, а с другой до боли знакомая. Так это форма еще советской армии! — сообразил Костя.
— Есеня, убери оружие! Кто вы такие?
— Журналисты из Москвы, — показал Костя редакционное удостоверение. — Прятали от бомбежки здесь нашу машину. Сейчас едем делать репортаж.
— А… москвичи, — удовлетворенно протянул майор. — Это хорошо. А то мы уже думали, что машина бесхозная. Что там слышно? Когда наши-то придут?
Костя покраснел. Где бы он ни представлялся, ему задавали один и тот же вопрос о «наших». Что он мог ответить? Что сам не в курсе? Что ничего не знает о планах командования? Как-то несолидно. Ну, а с другой стороны, врать было бессмысленно, потому что люди все прекрасно понимали и умели, как в былые времена, ждать и надеяться.
— Понятно… — посмотрев на него, печально вздохнул майор несуществующей армии. — Значит, будем упираться. Хорошо хоть прикрыли с воздуха. А то думали, конец. А откуда идете-то?
— Да на перекрестке неделю сидели, — в тон ему ответил Костя.
— У Саши Маркова?
— Да, у Александра Илларионовича.
— Ну так надо зайти к нему в гости, — обрадованно развел руками майор, словно кого-то заранее обнимая. — Ладно, я вижу, что вы спешите. В другой раз обязательно рассказал бы вам много всяких историй. Вчера, например, на том терриконе… — он показал себе куда-то за спину, — поймали натовского снайпера, радиста и автоматчика.
— Что они рассказали? — с интересом спросил Костя.
— Ничего. Не успели. Их даже не довели до меня. Мы так и не поняли, кто они такие. Народ обозлен. Судя по мордам — европейцы. Документов нет.
— Неужели пиндосы?
— А черт его разберет. Здесь теперь, как в ковчеге, каждой швали по паре. Сняли с радиста бронежилет, а он возьми и взорвись. Одного нашего бойца покалечило.
— Ну да, — вспомнил Костя свою эпопею, — в Грузии то же самое, в бронежилетах — система «свой- чужой». Как она работает, никто не знает. Американская штучка.
— Вот и я о том же, — вздохнул майор. — Есеня, мать твою… да опусти ты автомат! — крикнул он. — Уходим! Здесь больше нечего охранять.
— Есть… — разочарованно ответил Есеня, — бляха муха…
Напоследок он мрачно покосился на Игоря Божко, но у него не было никаких шансов. Один раз Костя
