мыслей о загаре, ни рассказов с пляжей, ближних и дальних, — все исчезает: мои глаза пожирают, страницу за страницей, историю приключений в Ла Манче, мои уши не слышат ничего, кроме безумных рассказов Дон Кихота и Санчо Пансы. «Одним словом, идальго наш с головой ушел в чтение, и сидел он над книгами с утра до ночи и с ночи до утра; и вот оттого, что он мало спал и много читал, мозг у него стал иссыхать, так что в конце концов он и вовсе потерял рассудок. Воображение его было поглощено всем тем, о чем он читал в книгах: чародейством, распрями, битвами, вызовами на поединок, ранениями, объяснениями в любви, любовными похождениями, сердечными муками и разной невероятной чепухой, и до того прочно засела у него в голове мысль, будто все это нагромождение вздорных небылиц — истинная правда, что для него в целом мире не было уже ничего более достоверного»[3].
Итак, Сервантес писал, Дон Кихот жил, а я читал, и у всех троих была одна задача: повернуться спиной к окружающей действительности и создать параллельный мир, что позволил бы на смену мрачному создать более привлекательное время, веселое, романтичное, полное приключений. Когда намерения совпадают, когда трое — автор, его герой и читатель — настроены одинаково, книга обретает завершенность и может все. Например, оставить бесконечно приятное воспоминание о лете, которого, в сущности, не было.
Болезненная память на прочитанные книги: я помню, где их читал, чем занимался в ту пору, когда их читал, с кем о них говорил. Я снимаю книгу с полки — и иной раз достаточно обложки или запомнившихся слов, чтобы передо мной встали иные дни, возвращая тогдашние, всегда или почти всегда отчетливые переживания. Например, «Анна Каренина» сделала незабываемой зацементированную площадку в скверике у дороги, куда странной весной меня приводило каждый день после обеда нетерпение узнать, хватит ли Вронскому смелости сказать Анне, что они больше не должны видеться. Так же как обратный путь на пароходе из Туниса связан со страницами нестоящей, быть может, книги Перл Бак «Любовь богини», которую одолжил мне один из попутчиков, — к этому времени я успел прочитать все, что было у меня с собой. Непредвиденный случай: отправляясь на отдых, я обычно везу с собой больше книг, чем успею прочитать, но иногда случалось потом в поисках чтения обходить предлагающие скудный выбор киоски (увлекательнейшие поиски — обязательно что-нибудь найдешь).
Помню, как недели через две, после того как прочитал «Ночь нежна» Фицджеральда, я приехал в Париж и, выходя с вокзала, увидел щит с надписью огромными буквами: «Tendre est la nuit» — рекламу пуховых одеял. Помню, что «Праздник, который всегда с тобой» я прочел не где-нибудь, а именно в Париже. Помню невысокую каменную ограду, лежа на которой читал «Тропик Рака», уверенный, что никогда не прочту более важной книги. Всего Пруста я прочитал, сидя за письменным столом, как будто готовился к экзамену, и при этом с таким нажимом подчеркивал отдельные места, что прустовские тома в моей библиотеке навсегда распухли от подчеркиваний. Первыми двумя книгами, прочитанными в моем первом римском доме, были «Пена дней» и «Степь». А «Декамерона» в изящном издании я читал урывками в Неаполе, на рабочем месте.
Но я читал также — и до сих пор помню их — книги, которые совсем не обязательно помнить: биографии каких-то актеров и даже книжку Эроса Рамаццотти «Похищение туринской команды» — рассказ о действительно имевшем место в Буэнос-Айресе похищении «Ювентуса», когда ему предстояло играть в финале Межконтинентального кубка; что-то из книг, прочитанных в отрочестве, например, «Влюбленность и любовь» Альберони и «Иметь или быть?» Фромма. Странно, что мы читали Фромма. Я помню августовский день, когда мальчиком прочел от корки до корки «Длинное путешествие в центр мозга» Ренато и Розеллины Бальби, совершенно не понимая, зачем нужно это читать. Прекрасно помню голубую обложку «Дорогого Федерико» Сандры Мило — предмет для мастурбаций, но главной книгой для занятия онанизмом была для меня «Внутренняя жизнь» Моравии. Того же Моравии я два раза подряд прочел «Агостино» в карманной версии издательства «Бомпьяни», в которой какие-то страницы повторялись, а какие-то отсутствовали. Помню, хотя до сих пор не понимаю, почему они мне нравились, «Мы носили матроски» и «Немного солнца в холодной воде». Было время, когда — тоже не могу сказать почему — я не пропускал ни одной книги Лучано Де Крешенцо.
Я выбросил в окно (я действительно сделал это, после того как заставил себя дочитать до конца) «На дороге» Керуака и годами говорил, что книга мне понравилась, потому что полагалось так говорить.
И должен сказать, что никогда, при всем моем уважении к нему, не был большим поклонником Конрада. Слишком много кораблей, и штормов, и матросов, бегающих с кормы на нос и обратно.
Не вдохновляют меня и описания усилий, с которыми героини из девятнадцатого века затягивают себя в корсеты. Или события в деревне, или люди, лазающие по скалам с риском для жизни. Если действие книги или фильма начинается в городе и в наши дни, я с первых страниц или по первым кадрам чувствую, что у такой книги и такого фильма есть все шансы понравиться мне.
Когда речь идет об убийствах, я, неведомо почему, не гадаю, кто убийца. Это исключает для меня множество книг о преступлениях и возможных убийцах.
У меня по три экземпляра «Прекрасного ноября» Эрколе Патти и «Белой недели» Каррера: я постоянно забываю о том, что они у меня есть (не о том, что я их читал, а именно о том, что они у меня есть, — не странно ли?). А одной из самых счастливых минут в отрочестве была для меня минута, когда я подписал договор о рассрочке на издания «Эйнауди» и тут же поспешил к полкам, зная, что могу выбрать любые книги, какие захочу.
Нужно еще сказать о маленьком грустном счастье, с которым мне приходится мириться. Это бывает, когда я открываю для себя книгу, фильм, песни. Мне не терпится поделиться с кем-нибудь восторгом, и тут оказывается, причем каждый раз, что со своим открытием я опоздал. Этот автор раньше был лучше. Прежние книги, прежние фильмы, прежние диски — совсем другое дело. Нынешним до них далеко. Раньше я готов был от унижения провалиться сквозь землю, и чаще всего это означало конец восторга, но постепенно я научился упорствовать и продолжаю любить вещи, которые мне нравятся, а то, что они дошли до меня поздно, ничего не меняет. Я чувствую себя немного глупым, но в то же время и немного счастливым.
А что сказать про специальный молоток в поезде на случай, если возникнет необходимость разбить окно? И что думают о таком молотке попутчики? Не знаю, обращали ли вы на него внимание. Он огненно- красный, новенький, с клеймом ГЖД — Государственные железные дороги, держится на двух креплениях. Просто загляденье! Первая мысль при виде его: украду, хотя он мне, скорее всего, ни к чему, дома у меня, насколько я понимаю, нет таких окон, которые часто нужно разбивать, но человек слаб, иначе он не тащил бы в дом (чтобы потом выбросить за ненадобностью) игрушки из пакетов жареной картошки и не зарился бы в пабах на картонки под бокалы с пивом; а тут красивая вещь, полезная, новенькая, огненно-красная, так и просится, чтобы ее украли.
Интересно, что этот огненно-красный молоток находится в стеклянном шкафчике, на котором написано: «Для разбивания стекол в экстренном случае». Почему интересно? Да потому что молоток для разбивания стекол сам висит под стеклом, и было бы, по меньшей мере, странно, если бы он предназначался для разбивания собственного стеклянного шкафчика. А в стеклянный шкафчик его, по всей вероятности, спрятали от детей и от таких, как я, кто может позариться на него. И правильно сделали.
Теперь предположим, что я собираюсь воспользоваться этим молотком в экстренном случае, для которого он и существует. Но как мне его взять из стеклянного шкафчика, если у меня нет такого же молотка для разбивания стекол или любого другого предмета, чтобы разбить им стекло?
А если такой предмет у меня есть, зачем мне разбивать стеклянный шкафчик, чтобы взять из него молоток, когда я могу
Какое нужно иметь воображение, чтобы представить, что при панике, которая неизбежно возникнет в ситуации, требующей использования молотка для разбивания стекол, кто-то найдет, чем разбить стекло, за которым чудо-молоток ждет не дождется, когда наконец им начнут разбивать окна?
Это напоминает игру в «Монополию», когда тебе достается карточка «Непредвиденных обстоятельств» с требованием: «если вы еще не в тюрьме, отправляйтесь туда и пропустите три хода». Но позвольте! Если я в тюрьме, каким образом я могу взять эту карточку? Мне ее подарят? Или кто-то из родственников принесет ее мне в передаче вместо апельсинов?
