если он не пойдет, у него не будет сведений, которые, может быть, помогут ему избавиться от нависшей над ним угрозы. Идти или не идти? Казалось бы, простой вопрос, но ведь речь могла идти о жизни и смерти. В конце концов Тер Хит решил, что ничего не потеряет, если пойдет. Если звонил вражеский агент, то, значит, его уже выследили. Следовательно, немцам известно, какую роль играл он в организованном вчера побеге, и по номеру телефона они узнают, где его искать. Если он не явится в указанное место, немцы придут за ним сами. Но ведь не исключена возможность, что звонивший действительно тот, за кого себя выдает? Может быть, у него действительно есть важные новости, и, встретившись с ним, Тер Хит спасет себе жизнь? Но… сколько Тер Хит не раздумывал над этим вопросом, он не мог прийти к определенному решению. Инстинктивно он чувствовал, что идти не надо. Элементарная же логика подсказывала, что, пожалуй, идти следует.
Наконец с большой неохотой он все же отправился в назначенное место. До бульвара Мальзерб Тер Хит доехал на метро. Когда он поднялся по ступенькам наверх, было около трех часов. Вдруг Тер Хит услышал, что кто-то подходит к нему сзади. Он быстро повернулся и сразу же узнал пропавшего беженца, который был всего в нескольких метрах от него. Но теперь беженец выглядел совсем иначе: в сапогах, черной гимнастерке, опоясанной черным кожаным поясом, с пистолетом на боку. На гимнастерке виднелась свастика. Это был капитан гестапо.
Тер Хит стал похож на кролика, которого гипнотизирует удав. Он замер на месте, будучи не в силах даже шевельнуться. Потом, осознав грозящую ему опасность, он быстро осмотрелся, нервно ища взглядом, в каком направлении бежать. Гестаповец многозначительно улыбнулся и нарочито приподнял пистолет в кобуре.
— И не пытайтесь бежать, — сказал он по-голландски.
Взяв Тер Хита под руку, капитан увлек его в сторону, подальше от людей, толпившихся у входа в метро.
— Вы арестованы, — спокойно сказал он, — за участие в организации побегов и за пособничество врагам. Отпираться бесполезно. Как вам известно, я присутствовал при разработке плана побега. Кстати, остальные пятнадцать человек уже арестованы в Дижоне, заключены в тюрьму и ждут суда.
Тер Хит, по его словам, хотел было протестовать, но не мог произнести ни единого слова. Он попал в западню и не видел никакого выхода.
Гестаповец, как и прежде, продолжал говорить ровным приятным голосом:
— Как вы можете судить сами, я прекрасно говорю по-голландски, но, разумеется, я немец. Питерс, заходивший к вам три дня назад, — один из тех порядочных голландцев, которые правильно понимают интересы родины. Он работает на меня.
Гестаповец немного помолчал, дав Тер Хиту возможность переварить все сказанное, а затем заговорил снова:
— Но, послушайте, день сегодня чудесный, и вести вас в штаб мне не к спеху. Пока я вас официально не арестовал, давайте пройдемся по бульвару и посидим где-нибудь в тени. Мне хотелось бы понять, как порядочный человек мог стать предателем?
Тер Хит и гестаповец дошли до тенистой аллеи и уселись на скамейке, словно два друга, встретившиеся после долгой разлуки. Капитан гестапо расспрашивал его о работе, о жене и семье, о личной жизни. Если бы все эти вопросы были заданы в грубой форме, то Тер Хит, по его словам, набрался бы мужества и не ответил бы на них. Но гестаповец так расположил его к себе и так искренне всем интересовался, что Тер Хит невольно начал подробно рассказывать о своей жизни. Он рассказал о жене, о детях, о милом детском лепете, о своей скромной парижской квартирке. Гестаповец довольствовался бессвязным рассказом Тер Хита и только изредка прерывал его вопросами. Затем Тер Хит рассказал немцу, как начал работать в подполье, считая своим долгом помогать соотечественникам, бежавшим из Голландии.
Примерно через полчаса гестаповец прервал Тер Хита:
— Я прекрасно разбираюсь в людях. В моей работе это необходимо. Пока вы говорили, я внимательно изучал вас и пришел к выводу, что вас нельзя отнести к категории преступников. Вы производите впечатление порядочного человека, который руководствуется чувством долга. Будь я на вашем месте, я, очевидно, делал бы то же самое. Мне хочется дать вам последнюю возможность…
Тер Хит, по его словам, не верил своим ушам. Он был так ошеломлен, что не мог произнести ни слова. Гестаповец продолжал:
— Фамилия моя (здесь Тер Хит прервал свой рассказ. «Я не могу назвать его фамилию, — сказал он, — а почему — вы сейчас поймете сами»)… однако дайте честное слово, что никому не назовете ее… Можете бежать… Даю вам десять минут. Хотелось бы дать больше, но… за мной следует Питерс. Он мой помощник, вы знаете, и я подозреваю, что при нашей системе ему поручено доносить на меня, точно так же, как на него доношу я. В любую минуту он может появиться здесь. Идите. Садитесь на первый же поезд, отправляющийся на юг, и будьте счастливы!
Он даже слегка подтолкнул Тер Хита, словно хотел, чтобы тот скорее ушел.
Тер Хит был поражен. Он даже стал подозревать, что за всем этим кроется какая-нибудь хитрость и стоит ему двинуться — гестаповец выстрелит ему в спину, якобы «при попытке к бегству». Но на лице капитана была дружеская улыбка. Пробормотав несколько бессвязных слов благодарности, Тер Хит, по его словам, бросился прочь. Он сразу же побежал домой, в последний раз пообедал с женой и детьми, взял денег и кое-что из продуктов. Затем поехал на Лионский вокзал, сел на поезд, следующий на юг, и, используя свои связи проводника на маршруте, перебрался через испанскую границу, несколько раз едва избежав поимки. Наконец он попал в Португалию и явился в голландское посольство в Лиссабоне. Его поместили в лагерь для беженцев, а когда настала его очередь, он на самолете вылетел в Англию.
— Вот и весь мой рассказ, — закончил Тер Хит.
Несколько мгновений я смотрел на него широко раскрытыми глазами, а потом даже присвистнул от удивления.
— Рассказ, да еще какой! — воскликнул я. — Мне довелось слышать много рассказов от беженцев. Среди них были и захватывающие и интересные своей оригинальностью. Но ваш побил все рекорды! Барон Мюнхаузен с радостью отдал бы вам свои лавры.
Тер Хит взглянул на меня. Этот на вид безобидный человек сейчас выглядел сердитым.
— Что вы хотите этим сказать? — возмутился он.
— Подождите. Правильно ли я вас понял, — сказал я и, загибая пальцы, стал перечислять основные эпизоды его рассказа. — Во-первых, вы помогали беженцам на своем участке маршрута. Во-вторых, один из беженцев не явился в условленное место встречи. В-третьих, на следующий день он звонит вам и просит встретиться с ним. В-четвертых, он оказывается офицером гестапо и арестовывает вас. В-пятых, он отпускает вас, заручившись вашим обещанием никому не называть его фамилии. В-шестых, он дает вам десять минут сроку, а вы, не торопясь, идете домой, обедаете и отправляетесь на станцию. Это же совершеннейшая нелепость!
Теперь Тер Хит рассердился не на шутку.
— Уверяю вас, это правда! — закричал он.
— Правда! — передразнил я его. — Хоть и говорят, что правда необычнее вымысла, но на сей раз она чересчур уж странна. В вашем рассказе есть три момента, которые вызовут подозрения у самого легковерного человека. Ну, прежде всего гестаповец… Ведь всем известно, да и вы должны хорошо знать это, что в гестапо люди подбираются особо, из числа хладнокровных садистов, из тех, кто упивается властью над другими людьми! Гестаповцы — люди грубые, жестокие, не способные сочувствовать. И вдруг нашелся мягкосердечный гестаповец, который пожалел вас и даже рисковал своей жизнью ради спасения вашей. Вы ведь сами сказали, что за ним по пятам шел Питерс. Как вы думаете, что случилось с вашим добрым другом, когда через несколько минут появился Питерс, а желанной птички в клетке не оказалось?
Тер Хит промолчал, и я продолжал.
— Давайте поподробнее поговорим об этом странном субъекте из гестапо. Он заинтриговал меня. Ему не было никакой надобности называть вам свою фамилию, но, будучи человеком оригинальным, он назвал ее. После этого он берет с вас слово держать его фамилию в тайне. Спрашивается, почему? Если он не
