Оттолкнув меня, он торопливо вытер руки о мундир. Кажется, Персиваль полагал нашу беседу законченной, но ошибался.
— У них нет денег, верно?
На всякий случай я отступил так, чтобы между мной и излишне эмоциональным племянником миссис Мэгги оказался один из ящиков, достаточно высокий и массивный, чтобы его было нелегко сдвинуть с места.
— Чего?
Он двинулся было на меня, но остановился.
— Деньги. Те, которые мой поверенный уплатил за аренду. Они ведь потрачены?
Пожалуй, не следовало его злить, но удержаться я не мог. Или виной всему был выпитый самогон?
— Смею предположить, что леди потратили их на вас, именно поэтому вы, мистер Персиваль, чувствуете себя виноватым.
Он всхрапнул и, подобравшись, приподнял кулаки.
— Что они сделали? Купили вам еще одно место? Чин? Вложились в сомнительное предприятие, желая обеспечить вам доход в будущем?
По тому, как Персиваль зарычал, я понял: в точку.
— А на что они рассчитывали? Уж не на то ли, что в ближайшие год-два вы будете слишком заняты, чтобы нанести визит? Где вы должны были находиться? В колониях? Африка? Индия? Точно, Индия. Страна огромных возможностей. Ваше назначение туда обошлось недешево, но…
— Заткнись, — попросил Персиваль.
— Вас заставили выйти в отставку. Не по возрасту. Не по состоянию здоровья. Тогда в чем дело? Характер? Склонность к пьянству? Пренебрежение обязанностями?
— Не твое собачье дело!
Увы, здесь он ошибался.
— Тебя не вышвырнули с позором, как могли бы. Тебе дали принять решение самому. Ты думал, что принимаешь, но на самом деле это иллюзия.
Шаг. Второй. Кулаки Персиваля упираются в крышку ящика. Доски трещат под нажимом, но держат.
— Ты был так зол и так напуган, что сбежал. И конечно, не позаботился о том, чтобы сохранить жалование или вложить его во что-нибудь стоящее. Что ты сделал? Пропил? Спустил в борделе? Проиграл? Какая разница, правда? Денег нет. Ничего нет.
Удар. Щепа брызжет. Но за этой показной злостью я вижу истинное лицо Персиваля. Оно — отражение в зеркале. В том самом зеркале, которое осталось в Хантер-Холле. Я уже перестал бояться его.
— Да ни хренища ты не знаешь!
Ошибается. Знаю.
— Итак, ты в очередной раз испоганил себе жизнь и вернулся в единственное, полагаю, место, где тебя, несмотря ни на что, любят. Вернулся ты еще за одним шансом и в пути неоднократно клялся, что этот-то не упустишь. Упустишь. И найдешь сотню причин, себя оправдывающих.
Ангел прощенный, что я такое говорю? В чем виноват этот человек? Уж не в том ли, что слишком похож на меня? Я глядел на его жизнь, о которой не знал ничего, а видел свою собственную, прошлую и будущую. Отвратительно.
— Да, я могу расторгнуть договор и потребовать деньги. Да, это поставит и тебя, и этих милых леди в крайне неловкое положение. При самом худшем раскладе дело дойдет до суда и… это не тот случай, когда угрозы помогают.
— Неужели?
— Я тебя не боюсь.
Потому что тебя нет. Ты — отражение. Кукла из Зазеркалья, ожившая и объявившаяся здесь, чтобы мучить меня. Ты будущее, которого не должно быть. И в этом поединке взглядов я буду победителем.
Так и вышло.
— Ублюдок ты, — сказал Персиваль, пятясь к выходу из мастерской. — Сукин сын и ублюдок.
— К вашим услугам.
Когда дверь за ним закрылась, я без сил опустился на пол. Плечо ныло. Совесть тоже. Надо будет извиниться. Завтра же. Или сегодня. Персиваль ведь не виноват, что я такой.
Никто не виноват, что я такой.
Остаток ночи я провел в мастерской. Дважды заглядывала мисс Пэгги. Я уверил ее, что инцидент исчерпан, и мы с милейшим Персивалем с этого часа стали если не друзьями, то уж во всяком случае, добрыми приятелями. Увы, на сей раз ложь во спасение не стала правдой, я читал в глазах добрейшей леди и упрек, и обиду, и надежду, что все еще изменится.
— Он очень хороший человек, — уходя, сказала она. — Вот увидите.
Что ж, возможно и такое.
Наверное, мне следовало подняться в гостиную, что-то сказать или сделать, вернув этому дому прежний покой, и я бы так и поступил, если бы знал, что именно говорить или делать. И поэтому, поддавшись слабости, не делал ничего.
Я остался в мастерской и, вытащив из связки заветную черную тубу, раскатал чертеж прямо поверх ящика, придавив по углам гайками. Наклонившись, я вдохнул аромат старой бумаги и графита, провел ладонями по чуть отсыревшей, мягкой поверхности, выравнивая.
А потом забравшись на соседний ящик, сидел, глядя на это чудо чистой механики, и мечтал, как однажды…
Хотелось верить, что Джакомелли моя идея понравилось бы.
— Глава 8. В которой леди Эмили нюхает розы, читает газету и падает в обморок, что приводит к некоторым непредвиденным последствиям
Особняк оживал. Медленно, но верно, он стряхивал былое оцепенение, обрастая запахами, звуками и суетой, обычной для всех домов, в которые возвращались хозяева.
Первым перемены испытал на себе сад. Захрустели, ломаясь, ветки, брызнул из свежих ран прозрачный сок, смешался с землею. Следом легла под лезвием косы трава, и защелкали ножницы, усмиряя буйную гриву кустарника. Запахло подвяленной травой и цветами, каковые высаживали в великом множестве. Меж кустами роз пролегли новые дорожки, а по обочинам их распустились редкие бутоны газовых фонарей.
Вместе с садом менялся и дом: за день или за два засияли по-новому стены, и трещины утонули в меловой белизне, как тонут в дымке пудры года. Исчезли пыль, пауки и крысы — последних по указанию мисс Эмили травили с особым тщанием, даже крысолова с флейтой приглашали. Он выволок из подвала мешок, в котором служанки насчитали три дюжины серых, поломанных трупиков.
Второй очередью появились столяры и маляры, плотники и прочий рабочий люд. Эти заполонили дом вонью красок и камфоры, хриплыми голосами, бранью и нудными песнями, от которых ломило в висках и тянуло в сон.
Слуги судачили, примеряясь к переменам. Доброхоты считали деньги, потраченные, как полагали, зазря. Леди Эмили терпела неудобства.
Но вот настал день, когда полностью помолодевший, словно бы ставший выше и изящнее, особняк раскрыл свои двери для посетителей. Впрочем, последних было не так и много, что несколько огорчало мисс Эмили, внушая престранное беспокойство и желание отправиться… куда-нибудь.
И золотая цапля, с которой Эмили теперь не расставалась, подталкивала к действию. Нужно было что-то делать.
