Однако нелегко доказать, что в реальности все было именно так, как зафиксировано в письменных текстах: кто гарантирует, что данный конкретный проповедник обращался к слушателям с точно такими же устными проповедями, как дошедшие до нас письменные? Не являются ли тексты проповедей литературной версией, обработанной по всем правилам риторического этикета и предназначенной для образованной и верующей публики или даже для ограниченной группы церковных иерархов и проповедников? Если это так, то действительная проповедь могла быть гораздо проще, чем то, что мы имеем. Этот вопрос представляется столь же важным и по отношению к мидрашам[44].
Христианские сочинения, посвященные Библии, как отмечалось во второй главе, написаны в разных жанрах. Так как мой интерес связан в большей степени с патристикой, чем собственно с ранним христианством, я начну свой обзор со II в. и продолжу его до начала VI в. Памятники христианской литературы II в. весьма разнообразны и включают, среди прочих, сочинения в защиту религии, известные как апологии, которые имеют давнюю традицию: самая известная апология античного мира принадлежит, несомненно, Платону. Благодаря подобным сочинениям этот период церковной истории известен как эра апологетики. Одной из основных и наиболее известных апологий является «Диалог с Трифоном» Юстина Мученика, который станет предметом подробного рассмотрения в следующей главе. Это сочинение, построенное в форме диалога между евреем и христианином, отмечено тем напряжением, которое вообще характеризует отношения между ранней церковью и евреями по поводу истинного толкования Библии.
В III в. церковь была свидетельницей появления одного из своих наиболее творческих и плодовитых авторов древности – Оригена Александрийского (ок. 180—253). Его сочинения включают классические интерпретации Библии, а также записи публичных проповедей, которые он произносил в Кесарии около 230 г.[45]. Эрудиция Оригена вкупе с его любовью к Библии, «в которой нет ничего, что не было бы полезно», вызвали растущий интерес к экзегезе Писания не только среди последователей александрийского богослова, отстаивавшего аллегорическую интерпретацию Библии, но и среди его оппонентов. Хотя первые попытки толкования Писания определенно делались еще во II в., все же именно Ориген дал толчок изучению Библии позднейшими поколениями.
Дидим Слепец из Александрии (313–398), один из духовных наследников Оригена, даже оставил записи занятий по Библии, которые он проводил в своей академии. Эти записи были обнаружены на папирусах, найденных в 1941 г. в Туре, в Египте. Документы представляют особый интерес, потому что они дают нам возможность стать свидетелями живого диалога между учителем и его учениками — мы видим учителя, который предлагает ученикам вопросы, отходит от первоначального плана и т. д.[46]. Говоря об оппонентах Оригена, следует упомянуть Антиохийскую школу. Эта школа отвергала чрезмерную, по мнению ее представителей, приверженность Александрийской школы к аллегории и «типологии». Аллегорическое толкование раскрывает еще одно измерение, или другой смысл, в комментируемом тексте, помимо того, который виден при первом знакомстве с ним. Само слово
Этот краткий обзор завершит фигура Прокопия Газского (475— 536), который, видимо, был первым из церковных деятелей, собравшим различные толкования Библии в антологии, известные как
До сих пор мною были рассмотрены основные стили комментариев и толкований, которые доминировали на грекоговорящем Востоке в течение периода, длившегося приблизительно от написания Мишны до создания мидрашей амораев (135—535). Моей задачей было представить широкий спектр христианских сочинений и персоналий, которые должны быть приняты во внимание при попытке сравнить христианские сочинения с раввинистическими мидрашами. Чтобы лучше нацелить исследование, я ограничил его главным образом Отцами церкви, жившими в Палестине и ее окрестностях в эпоху таннаев и амораев и писавшими по–гречески — от Юстина Мученика, родившегося в палестинском городе Сихем во II в., до Оригена, творившего в Кесарии в III в., и затем до Про копия Газского, жившего в конце V в. Можно предположить, что эти комментаторы были особенно восприимчивы к толкованию Библии, исходящему от евреев, и что они направили свое внимание на то, чтобы представить истинный и убедительный альтернативный комментарий, который благодаря своим достоинствам мог бы претендовать на ведущую роль в понимании Библии. Мы отмечали, что Оригена задевали насмешки евреев над незнанием христианами еврейского языка (в связи с разбором значения слова «Пасха», см. выше). Вместо того чтобы говорить о многообразии христианской умозрительной герменевтики на тему сущности Божества, я сосредоточился на толкованиях, которые, наряду с другими сочинениями, дают ответ двум противникам, воспринимаемым церковью в качестве открытой и непосредственной угрозы в области теологии, — евреям, с одной стороны, и гностикам — с другой[50].
Некоторые ученые утверждают, что в течение первых 300 лет христианские комментаторы пытались с помощью герменевтики проторить средний путь между еврейской и гностической интерпретациями Библии. Гностицизм был религиозным направлением, претендующим на высшее и особое знание (от греч.
В принципе я намеревался сосредоточиться на текстах, написанных на следующих языках — греческом (христианские авторы), иврите и арамейском (иудеи). Даже это было нелегким решением, однако любая попытка проследить взаимные влияния и модели взаимообогащения должна принимать во внимание как техническую терминологию, так и библейский текст, которые использовались толкователем. Хотя в целом справедливо, что греческие Отцы церкви пользовались Септуагинтой, мы вполне можем предположить, что и другие переводы Библии были им также доступны. Некоторые из них даже взяли на себя труд обратиться