Что если она так и останется на моей коже?
Как оставалась впоследствии не раз, но тогда это произошло впервые. В крошечной библиотеке Доминика я нахожу потрепанную энциклопедию рыб и, запершись в номере, внимательно изучаю ее. Если уж мне предстоит стать рыбой, хотелось бы знать, какой именно.
Салака, ставрида, сельдь – не самый подходящий вариант.
Может быть, тунец?
За ужином я в шутку обсуждаю свои возможные перспективы с Домиником. В ответ он и произносит: ты неважно выглядишь, Сашá.
Неважно выглядеть еще не означает стать рыбой, но именно это замечание заставляет меня на следующее же утро вернуться к Ясину. Мы улыбаемся друг другу и стараемся из нескольких французских и арабских фраз слепить подобие разговора:
– Я была у вас вчера, – говорю я Ясину. – Я покупала рыбу.
– Я помню, – отвечает он.
– А теперь не могу от нее отделаться.
Причал почти пуст, если не считать катера Хасана и Хакима, пришвартованного метрах в пятидесяти. И чаек, кружащихся в поисках пищи; над лодкой Ясина не видно ни одной. Ясин разводит руками: он не понимает, чего от него хочет белая женщина.
– Губы. Вы видите, какие у меня губы?
Мне не хватает словарного запаса, чтобы объяснить ему: я промучалась всю ночь, пытаясь избавиться от чешуи, стоит прикоснуться к ней – и кожа начинает кровоточить.
Ясин смотрит на меня снизу вверх, широко расставив ноги и покачиваясь вместе с лодкой.
– Идите сюда.
– Куда?
– Спускайтесь.
Я прыгаю в лодку к Ясину, чешуйки – одна к одной – сверкают на солнце, должно быть, со стороны они смотрятся красиво, смотрятся волшебно.
– Что мне с этим делать?
Несколько секунд Ясин рассматривает мое лицо, затем тихо произносит:
– Malheur…
Несчастье, вот как. Французское слово, сказанное арабом, выдает его русскую сущность. Мою русскую сущность – несчастье.
Я несчастна. Со мной случилось несчастье. Спасаясь от него, я бежала в Эс-Суэйру, но покоя нет и здесь. Лучше бы я заразилась герпесом.
Ясин манит меня пальцем. Чтобы добраться до него, приходится приложить усилие: лодка гораздо больше, чем казалась мне с пирса. К тому же она забита рыбой, но характерного запаха я почему-то не чувствую.
Стоит мне приблизиться, подойти вплотную, как Ясин крепко обхватывает мой подбородок и целует меня в губы.
Все происходит так внезапно, что я не успеваю ни возмутиться, ни отшатнуться. Ни ткнуть Ясина в зубы. Но даже если бы успела… Я не стала бы этого делать. Что-то внутри подсказывает мне: в поцелуе молодого рыбака нет ничего оскорбительного. Он – рука помощи, протянутая человеку, с которым случилось несчастье. Вот и все.
Пять секунд – ровно столько времени занимает поцелуй. Ровно столько понадобилось бы официанту со стажем, чтобы смахнуть со стола крошки и перестелить скатерть. Ясин – опытный официант, что он забыл в утлой рыбачьей лодчонке – непонятно.
– Теперь лучше? – спрашивает Ясин.
– Намного.
Я провожу языком по губам: они свободны, осталось выяснить судьбу живота и тыльной стороны бедер. Но и без дополнительных изысканий ясно: с ними тоже все в порядке Мне хотелось бы объясниться с Ясином.
– Как это у вас получилось?
– Меня зовут Ясин, мадам.
Именно тогда он и представился; момент если не торжественный, то хотя бы запоминающийся. Приходится признать: так эффектно со мной не знакомился еще никто.
– Это фокус?
Ясин энергично трясет головой: нет.
– Шутка?
Ясин отделывается взмахом руки: нет.
– Профессиональный трюк?
Ясин дарит мне одну из своих многочисленных болтливых улыбок (впоследствии мне даже удастся классифицировать их): нет.
