Сказал, что Аня — его лучшая страховка на все случаи жизни. Директор выписал там помощь, дамы немного собрали, но сам понимаешь.
Володя задумался.
— Ну ты это… привет передай ей. Скажи, чтобы держалась. Мы все помогать будем, и я, когда выйду.
Сергей Иванович серьезно кивнул:
— Передам.
После его ухода Володя молча отвернулся к стене, давая понять соседям по палате, что сейчас не в подходящем настроении для карт или анекдотов.
Июньское солнце светило за окном, там копошилась, издавая разнообразные звуки, жизнь. Глухо урчали легковушки, ревели мощными моторами грузовики, перекликались мальчишки. А здесь в больничной палате, за двойными стеклами окон, время будто текло с другой скоростью.
Упершись взглядом в обшарпанную стену, покрытую потемневшей от времени масляной краской, Володя думал об Ане. Вернее, о своем отношении к ней, с которым не мог определиться уже несколько лет — с тех пор, как впервые увидел ее. Но оно было, отношение, теперь Володя мог себе в этом признаться.
Не то чтобы она была какой-нибудь необыкновенной красавицей — парню Володиных лет и образа жизни приходилось иметь дело с девчонками куда смазливей. И возраст был ни при чем. Аня всегда вела себя удивительно просто, по-свойски, легко и охотно поддерживала застольный треп или забавы в дружеской компании.
Как-то в новогоднюю ночь они вдвоем с Володей целый час отбивались снежками от других ребят и Юрки. Укрывшись в снежной крепости, построенной мальчишками, они взрывали петарды, хором пели «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“» и хохотали до упаду, когда удавалось залепить снежком в лицо кому-нибудь из нападающих. Володя совершенно не ощущал двенадцати лет разницы в возрасте, скорее наоборот, чувствовал свою мужскую ответственность за Аню.
И все-таки было нечто, из-за чего в ее присутствии он как-то терялся, утрачивал обычный кураж, начинал волноваться, как школьник перед экзаменом. Было что-то такое, что отличало ее от остальных женщин. Почему-то и думать о том, чтобы с ней «прошвырнуться», «погулять» или, скажем, «заняться любовью», было нельзя. С остальными — самыми неприступными — можно, а с Анной нельзя.
И сейчас, когда Юры не стало, тоже нельзя. Совсем другое виделось Володе.
Они втроем — с девочкой — сидят вечером за ужином. Абажур низко опущен, так чтобы освещать только стол. Аня смотрит на него, Володю, и улыбается. В ее улыбке любовь и покой.
Наташка шалит, пытаясь поймать ртом подброшенный кусочек котлеты. Конечно, промахивается и с деланным испугом оглядывается на него. Володя, сохраняя серьезный вид, медленно нанизывает на свою вилку такой же кусочек. Короткий взмах — и котлета по дуге отправляется ему в рот. Аня и Наташа смеются, аплодируют. Не меняя выражения лица, Володя раскланивается…
Володя вслух засмеялся и очнулся от видения. Украдкой посмотрел на соседей по палате — еще решат, что он двинулся после аварии! Но три его соседа с энтузиазмом резались в карты, не обращая на Володю никакого внимания.
Он снова отвернулся к стене. Что сейчас делает Анна? Плачет? Стоит в очереди за продуктами? Возвращается с Наташкой после визита к врачу?
Володя угадал. Поплакав с утра от одиночества и безысходности, Аня сводила дочку к врачу, а на обратном пути зашла с ней на рынок. Проходя вдоль прилавков, Аня автоматически отметила про себя — за ту неделю, что она не была тут, цены снова выросли. Пожалуй, она даже не сможет купить все, что было нужно.
Почти отстояв очередь в павильоне за дешевой рыбой, Анна заметила, что девочка от духоты и густых запахов, повисших в воздухе, начинает задыхаться. Наташка старалась не подавать виду, что ей плохо, но глаз у Анны был уже наметан на ее приступы. Она знала, что если они немедленно не уйдут, то через десять минут девочка зайдется в аллергическом кашле, который можно будет остановить только лекарствами. До смерти Юры таких сильных и внезапных приступов у девочки не было. Видимо, нервное потрясение усугубило болезнь.
Удивительно, но за все время, прошедшее с того трагического дня, девочка не задала маме ни одного вопроса. Сознательно или нет, Наташа так же старательно, как и Аня, обходила темы, которые могли напомнить им о прошлом. Что она поняла, что почувствовала? Какой инстинкт защитил разум девочки от осознания трагической непоправимости жизни? Папа остался где-то там, в прекрасной сказке, однажды прочитанной ей на ночь. Сказки остаются в детстве.
У взрослых жизнь устроена иначе. Ее нужно принимать. Просто теперь нельзя так часто покупать мандарины и ананасы, до которых Наташка была великая охотница. А в мороженом ее и раньше ограничивали. Просто мама почти перестала смеяться и играть. Зато обнимать и целовать стала гораздо чаще. И спят они теперь вместе каждый день, а не только тогда, когда папа в рейсе. Просто их теперь двое так, как до этого было трое.
Только болезнь, будто вода, нашедшая брешь в плотине, взялась за свою черную работу с удвоенным рвением.
Так ничего и не купив, они возвращались домой по тропке вдоль ряда небольших домиков, таких же, как их собственный. Они все были похожи друг на друга тем, что, как правило, состояли из основного дома и нескольких пристроек к нему — каменных, дощатых, бревенчатых. Большая их часть облупившейся масляной краской на стенах, сколоченными из досок ступеньками, запущенными дворами производила довольно жалкое впечатление. Были сооружения и побогаче — особенно те, что возводили в последние годы. Основательные фундаменты, кованые решетки, черепичные крыши причудливых форм и цветов. Огромные черные псы на толстых цепях провожали прохожих истошным лаем.
В тени деревьев, высаженных вдоль дорожки, Наташке стало полегче.
— Мамочка, не волнуйся, сегодня я больше не буду кашлять!
— С чего ты взяла?
— Ну я точно знаю. Я так решила. Не буду и все!
— Ты умничка. Я на тебя надеюсь, — серьезно ответила Анна.
— Смотри, кто-то нам письмо прислал!
В почтовом ящике на специальном столбике возле их калитки действительно что-то белело.
— Дай мне ключик!
— Я сама, — ответила Аня, открывая сумку в поисках ключей.
Она не ждала добрых вестей. Наоборот, все новое и неожиданное пугало ее. Пусть это всего лишь счет за переговоры с Юриными родителями или ответ из собеса об отказе в пенсии — все равно инстинктивно она старалась держать девочку подальше от неприятностей.
Но Наташа вырвала ладошку и подскочила к ящику.
— А я и без ключика умею!
Прежде чем Анна успела что-нибудь ответить, девочка ловко отжала каким-то гвоздиком язычок замка и вытащила большой конверт.
— Меня папа научил!
Сказала — и осеклась, испуганно глядя на маму. Та притянула ее голову к себе. Ребенок есть ребенок. Не отпуская девочку, Аня осторожно взяла из ее рук пакет.
Он был большим и довольно плотным. Цветной рисунок на лицевой стороне изображал улыбающегося молодого человека в рубашке и галстуке. Надпись внизу гласила: «Работа для Вас! Фонд занятости „Профи“». Аня пожала плечами. Конверт выглядел солидно и не был похож на обычную рекламную чепуху, которую время от времени опускали в ее ящик. Ее Аня просто выбрасывала. Смущало другое. Ни в какой фонд занятости «Профи» она не обращалась и даже не слышала о таком. Но, судя по ее адресу, аккуратно впечатанному на компьютере в графу «Куда», о ней там знали. Может быть, ее адрес дала одна из шацких школ или фирм, куда Анна обращалась за работой?
Она повертела пакет в руке, сунула в хозяйственную сумку, решив посмотреть дома.
Но вспомнила о нем уже поздно вечером, когда с посудой и уборкой было покончено. Наташка, утомленная обязательным набором оздоровительных процедур и лекарств, уже спала.
