регулирующих станций. Мы разговаривали у входа на участок резервуаров окислителя о перспективе совместной встречи Нового года семьями, как вдруг пол под нашими ногами тряхнуло, как в эпицентре землетрясения, а дверь на участок вылетела с треском, чуть нас не придавив. Открылась ужасная картина: два окровавленных трупа, развороченный пол, перевернутые резервуары. С оружием всегда нужно на «Вы», а с его опасными энергокомпонентами — только «Ваше величество» — все строго по инструкциям, написанным «на крови». Без преувеличений. А здесь, на участке, два молодых рабочих решили прочистить сливные магистрали с помощью перекиси водорода. Увиденное настолько потрясло нас, что о веселой встрече Нового года речи не могло и быть. Похороны, дознание. Но 31 декабря мы все-таки решили отметить Новый год посещением Драматического театра. Шла какая-то революционная пьеса с любимцем приморцев артистом Козел в роли Ленина. Говорили, что его забирают от нас в Москву, и это его последний спектакль. Играл он великолепно. И картавил. И внешне был похож на портреты Ленина. И был освещен, как святой. В перерыве, специально удлиненном, и в буфете, специально расширенном по случаю Нового года, Ларион внезапно предложил: «Помянем». Ему на своей «Волге» пришлось доставлять тогда пострадавших в ближайшую больницу. — «Нет вопросов». Мы заказали по стакану тонкого стекла коньяка, вооружили своих непьющих жен пирожными и кофе. Помолчали. Затем выпили за один заход без церемоний.
— Какая гадость! Как вы его пьете?
— А мы его и не пьем. Бережем руководству. Пусть мучаются. На ремонт торпед он не прописан.
— Представляю вкус того, что прописано на ремонт.
— Пробьешь на ремонт торпед коньяк — памятник сварганим. Отольем из отходов производства в свободное от работы время. Ни один финансист не придерется. Да, пожалуй, еще и надпись соорудим «Спирт — торпедам, коньяк — торпедистам. Бозин».
Мы досмотрели спектакль и пошли к своим «брошенным» дочерям — Ольге и Татьяне, которые все это время пугали друг друга бабой Ягой.
Недавно он мне снова предложил: «Помянем Юру Москалева», — но налил себе малинового сока. Я изменять традиции не стал, однако дозу существенно уменьшил. Потом мы разговорились о прошедшей, вернее пролетевшей военно-морской службе, и оказалось, что в памяти Лариона осело много смешного, ироничного и, конечно, поучительного из области минно-торпедного бытия. Более того, эти сюжеты с одной стороны иллюстрировали его служебный путь наверх из мест отдаленных в морскую столицу страны — в Ленинград. А с другой, лишний раз раскрывали закулисный «быт» торпедной жизни, что и является предметом нашего внимания. Попасть служить в столицу — в первую или вторую — заветная мечта многих офицеров. Не всех, конечно. Сказать, что я не встречал офицеров, не желающих служить в Москве или в Ленинграде, было бы неправдой. Одним из них был капитан 1-го ранга Юрий Георгиевич Воробьев. Провожая меня в академию в 1970 году вместе с торпедным отделом МТУ в ресторане Морского вокзала, он наставлял: «Служба в Москве — это кто кого заложит и кто кого подсидит. Не стремись туда. Будешь сидеть и оглядываться. И все дела. Это не для меня». Будучи коренным ленинградцем и даже имея шестнадцать квадратных метров жилплощади где-то на Загородном, как гарантийный пропуск, он остался во Владивостоке. Навсегда. Приморские женщины его очень любили. Ну, куда от них в столицу. Отметим мимоходом, что о службе в Москве Юра знал понаслышке и потому, конечно, ошибался.
Ларион тоже мог бы завершить службу и остаться во Владивостоке. Город ему нравился, служебное положение было прочным. В Минно-торпедном управлении, на базах оружия он зарекомендовал себя отличным специалистом. Тревожило состояние здоровья родителей, оставшихся на Обводном канале. Кто будет нянчиться с ними перед их финишем? До этих ли мелочей стране, которая думает о светлом будущем сразу всего человечества? Хотя никто никогда не просил перевода поближе, например, к «хутору близ Диканьки», чтобы быть рядом со стареющими родителями. Просились разве что в Москву, в Ленинград, в Киев. Но это к слову.
Ларион стал подумывать о Ленинграде, когда появились шансы эти планы реализовать. Не раньше. На пути в столицу всегда стоит ряд шлагбаумов для того, чтобы по закону пропустить или по закону отказать. Хорошо, когда откуда-то сверху раздастся: «Пропустите. Я его знаю». Путь наверх непредсказуем. А голос сверху нужно заслужить. У Лариона был не лучший старт — в береговую часть. Без корабельного стажа один путь — в ортодоксальные минеры. Далее, пришлось менять начальную специализацию. Да и вообще, первые четыре года службы мало что дали для кругозора. Потому и финиш был средним. Ларион не стал ученым, а воинского звания «капитан 2-го ранга» ему изначально казалось вполне достаточным для карьеры. Не все мы оказываемся востребованными для большего. Период вынужденных стремительных назначений, когда капитан-лейтенанты становились во главе центральных управлений, слава Богу, миновал. Ларион служил не при одном, а при пяти Генсеках, семи министрах обороны и трех Главкомах. Всех их он видел только на портретах и по телевизору. Они Лариона не видели вовсе. Но по случаю различных государственных торжеств не забывали о нем. Его широкая грудь покрыта разноцветными медалями, врученными от их имени, как пуленепробиваемой кольчугой. Вряд ли в истории Вооруженных сил будет еще такой период страсти «руководства» к этой «нумизматике». Медали вручали сразу всем и непонятно за что: «За успехи в соцсоревновании по случаю…» или «За высокие показатели при выполнении социалистических обязательств в связи с». А вот орденов у Лариона нет. С орденами вообще было сложно. Давали их только за героические дела, ну а начальству — за присутствие. Помнится, был однажды курьезный случай. «Выделили» МТУ орден за успехи в боевой подготовке. Как водится, в курилке строились прогнозы по кандидатуре орденоносца. Перебирали всех передовиков: у кого из них шансов больше. А решилось все просто. Говорили, что когда Михаил Александрович Бродский назвал своего кандидата в Политотделе тыла флота, то его начальник капитан 1-го ранга Голосов сразу же ее отклонил:
— От вас, товарищ Бродский, должен быть кто-нибудь из Средней Азии. Казах. Или киргиз. Есть у вас такие?
— Так точно, есть. Капитан-лейтенант Джаманшалов, казах, но… он только что назначен…
— Никаких «Но»! Не пьет? Его и представляйте!
Но что-то было такое в работе Лариона, что заставляло начальство отмечать его заслуги не по случаю юбилеев и итогов, а за конкретно выполненное дело. Так, у него трое наградных часов: от начальника МТУ, от Командующего Тихоокеанским флотом и от Главкома ВМФ. Но не в часах дело. Бинокль, часы, радиоприемник, электробритва — весь ассортимент щедрот Отечества для военных моряков. Из-за часов Ларион схлопотал себе разве что прозвище от однокашника Валентина Лещенко — часовщик. Но дело здесь в нестандартных формулировках оценки содеянного: «За защиту авторитета Минно-торпедного управления», «За защиту авторитета торпедного оружия». Авторство в формулировке здесь принадлежит, естественно, начальнику Лариона — М. А. Бродскому. Защищать авторитет любого оружия — дело не простое. В процессе эксплуатации все может быть. Проще всего взвалить всю вину и ответственность за происшествие на безропотный металл. А на нем сходятся не только интересы, но и жизни людей. Защищать авторитет оружия сложнее: нужно его знать, любить, уметь эксплуатировать, применять. Для того чтобы критиковать или «пнуть» мимоходом, ничего не требуется, разве что чем выше должность, тем проще. Так что у Лариона была не простая стезя, и конкретная словесная оценка его работы и скромные щедроты только подчеркивают ее важность для минно-торпедной службы. Ведь слова для нас порой дороже всего…
К его рассказам я добавил несколько своих, другие мы подработали вместе. Иначе путь его наверх оказался бы рядом смешных случаев, где он играл бы роль исключительно положительного героя. Ведь к старости мы становимся не только склеротиками, но и… А так он не раз будет бит, ему будет не везти, и он будет не сразу, а постепенно, постепенно набираться опыта. Итак, в путь.
1. Норма Шефа
Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся
