так и не нашли! Что за государство такое?
— Обычное государство, Вениамин Степанович… коррумпированное и продажное, циничное и безжалостное!
— Что ты такое говоришь? — возмутился Могилевский.
— А что? Разве не так? Вы же сами сказали: ни «менты» не могут, ни бандиты, — противостоял Сергей. — В стране наблюдается стремительный рост самосудов…
За последние только полгода, слышали? В Кремнегорске, — глава комитета по приватизации Михаил Калишкевич — застрелен у собственного дома. В Никелеводске, — начальник паспортного стола, погиб от взрыва мины-ловушки. В Ун-ун-Нулийске, — лидер партии «Антикорупционная Россия», кажется, Валентина Страховская — убита в подъезде своего дома на проспекте Матуа Кортеса. А еще этот… как его, не вспомню… директор научного исследовательского института атомных реакторов — отравлен изотопом элемента?
Не открою тайны, если скажу, что увеличение случаев самосуда как раз есть первый признак правовой несостоятельности государства, неспособности государства с его правоохранительными органами и социальными службами защитить собственных граждан и обеспечить соблюдение закона. Отсюда, проявление тотального недоверия граждан к власти, — когда гражданин не может добиться правды вообще никаким способом. Цинизм и абсолютное бездушие чиновников разного уровня породили ситуацию, при которой пропагандируются разврат, насилие, неонацизм, культ денег.
В конце концов, каждый человек, в котором сидит понимание здравого смысла, простые люди понимают: никакого закона не существует. Все во власти денег! Деньги — это власть! Власть — на деньгах.
Государство, в котором мы живем, не ставит своей целью защиту человека, как единицу общества. Оно защищает себя… власть. Люди какой-либо малой системы, будь-то министерство Внутренних дел, администрация муниципального образования, Минобороны и тому подобные, еще могут защитить себя, превращая свою деятельность в секрет корпоративного характера. Государство, состоящее из микрогрупп: политических сообществ, корпораций и концернов, союзов и различных формирований плевало с высокой кручи на человека, находящегося вне какой-либо микросистемы. Вне системы человек уже жертва. Да, да, жертва!
Правоохранительные и судебные органы коррумпированы. Это их бизнес, это естественная форма существования. И это давно норма.
Государственная система со своей пресловутой демократией противоречит сама себе… Я — государственный человек в галстуке — как противоречие тому, о чем говорю… Демократия — противоречит естественному чувству справедливости, заложенному в душах и сердцах каждого человека. И люди это чувствуют: справедливости — нет! — протяжно и акцентировано вывел Сергей последнее слово.
— Да, где она… пресловутая справедливость? — вздохнул Могилевский, задумчиво взглянув на стоящую посередине стола раму с фотографией Артура. Обхватив крепкой ладонью с крупными пальцами бокал «Old fashioned» с виски «Jack Daniels». — Справедливости — нет!
Сергей кротко взглянул на Могилевского, и снова уставился на бокал.
««Old fashioned»… с «Jack Daniels»…» — мысленно произнес Сергей, осторожно взглянув на Артура — веселого, и беззаботно смотрящего на Сергея с фотографии. Сергей представил, как его улыбающееся жизнерадостное лицо сменяется лицом с признаками кожного гниения и разложения плоти, с гримасой боли и страдания. И на мгновение «оживший» на фотокарточке Артур смотрит на Сергея и беззвучно, но выразительно, одними губами, произносит слово — «убийца!»…
— Поправь, если совру… — прервал Могилевский страшное видение Сергея, от неожиданности которого Сергей вздрогнул, — кажется, Конфуция сказал:
«Прежде чем решиться на месть, выройте две могилы»… — произнеся это, Вениамин Степанович, вопросительно взглянул на собеседника. — Я прав?.. Это же он сказал?.. Конфуций?.. Его слова?
Могилевский осыпал подобными короткими вопросами всех. Он так делал всегда, если был не уверен в сказанном или когда просто проверял собеседника. Хитро прищуривая правый глаз, а левым, в это время, изучал оппонента, смотрел на реакцию ответчика. С Сергеем он сделал это демонстративно и ярко, от чего Сергей сделал вывод, что вероятнее всего, сказывалось алкогольное опьянение.
— Да, Конфуций… — согласился Марьянинов, зная манеру Могилевского допрашивать.
— Я-то давно себе вторую могилу отрыл, — продолжил Могилевский. — Сразу после смерти сына. Да только первую наполнить так и не смог… до сих пор!
Сергею на минуту подумалось, что Могилевский намеренно начал этот разговор, словно догадываясь, кто убил его сына; Сергей робко взглянул ему в глаза. В разговорах с Могилевским, Сергей понял давно — нельзя начинать разговор со слова «нет»; и потому Сергей сначала согласился с тем, что проговорил губернатор, тем более что это действительно были слова Конфуция. А потом, стал возражать.
— Но, нет… Это неправильно! Это он сказал сначала… и все почему-то запомнили именно это. Конфуций много чего говорил, — мудрейший был политик, умный человек… Философ. Но всем известно, что в длинных речах, теряется смысл… Но истинная философская суть сказанных им слов крылась в другом! В сказанном позже…
— В чем же? Что же он сказал потом? — так же хитро посмотрел на Сергея Губернатор.
— Потом… — Марьянинов шумно выдохнул, — Конфуций сказал: «Процветание будет найдено в справедливости!»
Губернатор задумался. Сергей тоже замолчал, опустив голову на грудь. Когда-то давно, точно так же как сейчас, он сидел с Артуром Могилевским, погибшим сыном Губернатора в ночном клубе… лежал в Чил- Ауте, на диванчике. Сергей лежал на одном диванчике. Могилевский — на соседнем; задрав левую ногу на стоящий в ногах низкий столик. Он подергивал ступней, в такт едва доносившейся музыки, пяткой туфли касаясь стоящей на столе пепельницы. Сергей, глядел на туфли стоимостью полторы тысячи долларов за пару…
«Процветание будет найдено в справедливости!»
Кто-нибудь, когда-нибудь представлял или думал о том, что ему придется убить другого человека. Предположим, кому-то отомстить, самому судить собственного или чужого обидчика…
Думаю, что хотя бы раз, но абсолютно каждый, на миг, да задумывался об этом…
О мести.
