мысли о других телесетях, предназначенных для продажи. У нас с Чедом есть из чего выбирать, целая страна перед нами. Свет не сошелся клином на Вашингтоне. У меня самолет завтра в три дня.
– Да черт же побери! – крикнула Сибилла, но он уже успел затворить за собой дверь.
На следующее утро ее адвокат сообщил о согласии Сибиллы.
– Я все-таки достойнее тебя, – заявила она, поджимая губы, при новой встрече. – Я всегда знала, что ты скаред, скупердяй и эгоист, но я не знала, что ты еще и жестокий.
– Давай-ка лучше выпьем, – предложил Ник, думая о Чеде.
Он отвез Сибиллу в Музыкальный бар Фейрфакса, где они просидели около двух часов, болтая о Вашингтоне, о том, как Сибилла выучилась ездить верхом и как она охотится, о ее новой компании, производящей телепрограммы. Иных тем они избегали, позволяя музыке заполнять паузы в их разговоре. И когда он провожал ее в Уотергейт, они казались почти друзьями.
– Я так рада, что ты занялся телевидением, – призналась Сибилла, желая ему спокойной ночи. – Теперь у нас есть кое-что общее и помимо Чеда.
После этого, хотя она звонила часто, они виделись лишь однажды, когда они как-то раз пошли поужинать очень рано с Чедом, и именно тогда он вдруг заметил, какая она невероятно маленькая.
Когда он решительно забраковал ее игровые шоу, которые она собиралась показать по ТСЭ, она лишь немного попыталась поспорить, чтобы убедить его изменить решение. Л когда он отклонил и «Час Милосердия», она заметила только, что он совершает ошибку: Лили Грейс будет настоящей сенсацией и очень скоро приобретет громкую славу на телевидении.
– Но это неважно, – сказала Сибилла Лили вечером, после того как Ник отказался от их передачи. – Что он может нам предложить? Он не знает главного о телевидении, он обанкротится в первые же полгода. Я сделаю так, что тебя будут смотреть по всей стране еще до того, как он сообразит, из чего должна состоять телепрограмма. Ну-ка, примерь другое платье.
Лили повернулась к груде белых платьев, сваленных на кровати.
Это была ее кровать, и стояла она теперь в квартире Сибиллы, в самой большой и чудесной комнате, в которой ей когда-нибудь доводилось жить. Хотя она успела пробыть здесь совсем недолго, но она быстро привыкла к шелковым простыням и ворсистому ковру, который приятно щекотал ее голые пятки, к ванной с отдельным душем, из которого струи хлестали во все стороны и заставляли ее трепетать и испытывать подлинное наслаждение. Это была такая великолепная комната, что Лили не возражала, когда Сибилла оставляла ее там одну, а сама уходила из дома, как, например, на Рождество, когда ее сын приезжал со своим отцом. «Мне нравится думать, будто мы все еще семья», – говорила Сибилла с легкой, печальной улыбкой, и Лили все отлично понимала и оставалась за закрытыми дверьми своей комнаты.
Но это случалось очень редко. В остальное время Сибилла была счастлива, что у нее есть хоть какая-то компания в этой огромной квартире, так что она постоянно требовала, чтобы Лили находилась рядом. И еще она устраивала дома сюрпризы, как, например, притащив эту груду белых платьев и разложив их на кровати у Лили.
– Давай, примеряй! – скомандовала она, расправляя платья. – Что нам больше всего понравится, на том мы и остановимся.
Лили любовалась собой в высоком, от пола до потолка, зеркале, надевая платья одно за другим.
– Хлопчатобумажное не подойдет, – отвергла Сибилла. – Тебе это не подходит. Надевай шелковое.
Лили сняла хлопчатобумажное платье.
– Руди говорил, что мне нужно носить яркие цвета, чтобы привлечь внимание.
– Он ошибался, – Сибилла наблюдала, как Лили надевает через голову шелковое платье. – Куда лучше, а то в том ты выглядела, как нянечка.
Лили улыбнулась.
– А в этом я на кого похожа?
– На девушку.
«И на что-то еще, – подумала Сибилла, – на что-то неуловимое. Девушка, которая уже почти женщина, фантазия, которая уже почти воплотилась, но все еще остается не до конца законченной».
Она нетерпеливо затеребила Лили. Сибилла не любила терять попусту времени на то, чтобы понять человека.
– Девственница, – повторила она. – Так всего лучше.
– Лучше для чего? – спросила Лили.
Сибилла не ответила.
– А теперь давай-ка попроповедуй.
– Опять? Сибилла, мы только этим и занимаемся вот уже два месяца, с тех пор как я появилась в эфире, и та почта, которую мы получаем… люди пишут, что я им нравлюсь… тебе не кажется, что я уже хорошо проповедую?
– Разумеется, хорошо. Ты стала сенсацией, и сама знаешь это. Но заставлять людей умиляться на второсортной телесети Ника – это одно дело, а проповедовать на всю страну – это уже кое-что другое. Завтра я хочу сделать новую запись и разослать ее некоторым своим знакомым. Я бы хотела предложить тебе начать работать в том духе, как работают на других моих передачах.
– Нет! – инстинктивно воскликнула Лили.
– Разумеется, ты совсем другая, – осторожно согласилась Сибилла. – У тебя свой стиль и особые слова. Но нам нужно заставить понять это телевизионных продюсеров, а большинство из них такие ловкачи, что все норовят сделать сами. Не так уж просто всучить им запись, Лили, и еще труднее заставить купить программу. Я уж и не рассчитываю, что они потратятся на то, чтобы купить «Час Милосердия», по мне хочется заставить их дать нам экранное время.
– Но почему они не захотят? Ведь они должны радоваться, если люди смотрят передачи их станций, а если мы покажем им, какую большую почту я получаю, они дадут нам время.
– Во время религиозного вещания нельзя давать рекламу, поэтому для этих передач время продается. Большинство телепроповедников покупают время на той или иной телесети. Но это очень большие расходы, да это и не так уж необходимо. Если я не ошибаюсь на твой счет, я смогу добиться, чтобы станции дали мне час в неделю, или даже два, пусть не сейчас, так через год. Вопрос только в том, чтобы заставить их захотеть тебя заполучить, чтобы между ними возникло соревнование за право предоставить тебе час в эфире. Но я совершенно уверена, что ты подойдешь, в противном случае они лишь мельком взглянут на пленку и выкинут ее в мусорное ведро. Начинай.
– Если ты считаешь, что это так важно… – взволнованная разговором, стоя среди разбросанных платьев и обуви, Лили начала проповедовать. Но через минуту ее волнение улеглось, она растворилась в потоке своих слов, в своей вере в их действенность.
– Внутри каждого из вас есть другой человек, – говорила она, – и каждый может добиться…
– Подожди. Повтори это.
– Что повторить? – переспросила Лили, моргая, будто только что очнулась от сна.
– «Другой человек внутри каждого из вас». Повтори это дважды, чтобы усилить впечатление. Или лучше, знаешь что? Не можешь ли ты сказать то же самое другими словами? Мне не хочется, чтобы кто- нибудь пропустил это. Ведь это – главная мысль, правда же?
– Ну… одна из главных.
– Тогда повтори сначала.
Лили закрыла глаза.
– …другой человек внутри каждого из вас, человек, которым вы хотели бы быть…
– А как насчет «мечтали бы стать»?
– Ах да. Мне нравится. Другой человек внутри каждого из вас, человек, которым вы хотите быть… нет, человек, которым вы всегда хотели быть, человек, которым вы мечтали бы стать. Зам может показаться, что таким человеком стать невозможно: добрым, любящим, честным, человеком, который может все, человеком, который верит в вас, который восхищается вами и доверяет вам. Нам всегда хочется, чтобы люди верили в нас, но…
– Не «мы», – опять прервала Сибилла. – Ты же не одна из них, ты выше их…
– Ах, нет, Сибилла, я ничуть не выше.
