убедительно показывают пагубность, вред террора. Французский историк нашей эпохи, марксист Альбер Собуль писал в одной из последних опубликованных работ: «Страх перед робеспьеровским террором в большой мере объясняет успех переворота 18 брюмера и приход к власти Бонапарта, неудачу с установлением республики в ходе революции «Трех славных» дней в июле 1830 года, жестокие репрессии против рабочих в июне 1848 года, массовые убийства кровавой недели в мае 1871 года». Признание Собуля тем более ценно, что ему пришлось отказаться от традиции апологии террора, утвердившегося в 20-е — 30 -е годы…
Террор имел такие пагубные результаты не только для Франции. Он сильно скомпрометировал Французскую революцию в глазах других народов, породил сомнения, разочарования, страх, заменившие чувства восторга, восхищения и сочувствия. Ведь на повестке дня всей Европы стоял переход от феодализма к буржуазному строю. Поэтому за событиями во Франции следили с таким напряженным вниманием. Французы решали не только свою судьбу, они искали дорогу для других.
Естественно, она не могла быть одинаковой для всех. Ведь и во Франции сталкивались разные пути, разные тенденции. С одной стороны, пытались решить задачу ликвидации феодализма с помощью компромисса буржуазии с аристократией. Но с другой, в 1792-1793 годах взяла верх другая тенденция. Революция склонялась к союзу радикальной революционной буржуазии с народом. Такой путь обещал улучшение участи гораздо большего числа людей, вовлекая в нее широкие массы, делал ее более демократической. Однако на этом пути возник и затем приобрел неожиданно крайне жестокие фермы и размах террор. И он вызвал страх не столько у феодалов, сколько у самой буржуазии. Поэтому-то в большинстве стран Европы революция пошла не демократическим путем союза с народом, но методом компромисса с дворянством, с аристократией, что предопределяло половинчатый характер преобразований, частичное сохранение феодализма. Так будет в Италии, Испании. А кое-где даже происходило усиление феодальной реакции. Из-за террора пример Франции часто не вдохновлял, но путал и отталкивал.
Террор вовсе не был главным содержанием, существом Французской революции. Но в течение двух веков именно этот косвенный атрибут революции волновал и тревожил умы больше всего. Террористическая практика якобинской диктатуры всегда находила яростных и убежденных сторонников среди самих революционеров. Чем слабее они были, тем становились кровожаднее. Необычайная сложность задачи социального и политического преобразования общества ставила в тупик слабые умы, и террор представлялся чудодейственным средством преодоления этой сложности. Он обещал быстрое решение проблемы захвата власти, и все, кто стремился только к этому, а не к сложному, кропотливому, реальному общественному переустройству, ухватились за него. История многих стран за два века накопила богатую коллекцию нетерпеливых революционеров-террористов, эффективно задержавших общественный прогресс. Как не вспомнить колоритную фигуру Михаила Бакунина, для которого хороши были все средства политической борьбы, особенно ложь, фантастические обвинения противников, наделение их личными пороками. Собственное патологическое тщеславие приписывалась врагу, моральный нигилизм допускал все, якобы высокая цель оправдывала любые средства. Бакунин с бесподобной легкостью изображал своих противников интриганами и негодяями. Энгельс писал о его приемах политической борьбы: «Этим методом, заимствованным у блаженной памяти Максимилиана Робеспьера, Бакунин владел в совершенстве».
Традиция оказалась удивительно живучей и в эпоху совсем близкую нам. Апология робеспьерского террора против мифических «врагов народа» расцвела пышным, мрачным цветом в нашей стране в 30-е годы. Естественно, ведь она была выгодна тому, кто в ней нуждался для практических потребностей борьбы за власть. Историческая «наука» охотно стала служанкой сталинского террора. По злой иронии судьбы некоторые усердные поклонники Робеспьера сами оказались жертвами сталинского террора… Чудовищно, но до сих пор встречаются примеры восторженного обожания «Святой Гильотины» и «добродетели» террора.
Не столь одиозно на первый взгляд, но не менее пагубно для исторического сознания повторяется без конца формула о так называемой «ограниченности» Великой французской революции. А ведь любое явление истории, даже самое грандиозное, неизбежно является ограниченным хотя бы рамками времени или пространства. Если бы существовало в истории нечто неограниченное, беспредельно совершенное, законченное, абсолютное, то история давно бы прекратилась. Абсолютное, совершенное, законченное и безграничное — атрибут религии или утопии, но не реальной истории.
Конечно, следуя по тяжелому, сложному пути событий, наполняющих десятилетнюю историю Французской революции, нельзя не видеть почти непрерывной полосы неудач и поражений. Уже в 1792 году рушится только что созданное здание конституционной монархии. В 1793 году терпит крах парламентская, плюралистическая республика. В 1794 году гибнет республика народная и демократическая, диктаторская и тоталитарная. Наконец, в 1799 году терпит крах вожделенная центристская республика «золотой середины», увлекая за собой в могилу саму идею представительной системы. А затем долгий, очень долгий период в истории Франции, когда сменяются две империи, два королевства и несколько республик.
А сколько конкретных проблем и задач так и не удалось решить Французской революции! Начавшись из-за финансовых неурядиц, она сама так и не сумела решить собственные, порожденные ею же финансовые злоключения. Она обострила религиозные проблемы, и Франция сможет решить их лишь в 1905 году. Вместо обещанного мирного прогресса она породила почти непрерывную 23-летнюю войну, из которой Франция выйдет разгромленной и оккупированной. Провозгласив всеобщее равенство, она не дала политического равноправия женщинам, получившим его лишь в 1945 году. А что она дала рабочим, беззаветно боровшимся в первых рядах революционеров? Позорный закон Ле Шапелье, беспросветное наемное рабство… И этот печальный список несбывшихся, обманутых надежд, горьких разочарований и несчастий можно было бы и продолжить.
Неужели Революция и в самом деле оказалась «ограниченной»? Нет! Ее наследие величественно и грандиозно! Она дала миру изумительный комплекс идей и принципов общественного и человеческого прогресса. Гигантское множество открытий сделано наукой и техникой за два века после взятия Бастилии. А что нового дала политическая наука в самом главном — в деле устройства политической и общественной жизни человека, в развитии идей демократии? Ничего, сравнимого с тем необъятным богатством идей, принципов и практического опыта, завещанным человечеству бессмертной Французской революцией. Конечно, она сама многое заимствовала. Она использовала и сконцентрировала все начиная с опыта античных демократий Греции и Рима, не говоря уже об английской и тем более американской революциях. Многие из провозглашенных принципов были теоретически сформулированы философами. Но никогда еще настолько всесторонне, полно, радикально все гуманитарные достижения человечества не пытались воплотить в жизнь с такой энергией, страстью и героизмом!
И в наши дни многие народы еще только мечтают о реализации принципа суверенитета народа, о представительном парламентском демократическом строе, о разделении властей, о правовом государстве, о демократических правах человека и гражданина, о личных и общественных свободах, о национальном суверенитете, о царстве разума и справедливости. Все эти и многие другие священные принципы выдвинула, поставила, применяла на практике Великая французская революция.
Ради всего этого жили, страдали, боролись и умирали наши бессмертные друзья — монтаньяры. Но и ошибались также. Не со злорадством, а с горечью и болью пишем мы об отрицательных чертах Робеспьера, наделенного тяжелым, сложным характером. Если мы упоминаем о всепоглощающей страсти Марата к вечной славе или о склонности к удовольствиям Дантона, его слабости к деньгам, то не для их принижения. Ведь они достигли подлинного величия не благодаря, а вопреки этим их не очень симпатичным чертам. Этих людей, часто пылавших ненавистью друг к другу, объединяло нечто возвышенное и священное: беззаветная преданность революции, любовь к родине и народу. Их роднит необычайная самоотверженность, отказ от личного счастья в жизни ради общественных интересов. О, каждый из них мог бы достичь многого, счастливо жить, преуспевать, делать политическую карьеру! Они предпочли иной путь, они жертвовали собой, они приняли мученический венец, заслужив вечную славу. Они воплощали саму революцию со всей ее трагической живописностью умов, характеров, темпераментов. Но они лишь самые выдающиеся из множества героев, творивших Великую французскую революцию. Ведь в каждом городе, в каждой французской деревне были свои робеспьеры, дантоны или мараты. И они не только сыны своего народа, они достойные и славные герои всего человечества на его крестном пути к свободе, демократии и справедливости.
