Совершенно непредсказуемым фактором было и поведение короля. Что, если он предпримет какой-либо отвлекающий маневр, видимость компромисса? В Законодательном собрании и в Якобинском клубе с радостью поддержат его! Кроме того, вплоть до утра 10 августа король мог вообще спокойно выехать из Тюильри и через Елисейские поля исчезнуть из Парижа, направившись, к примеру, в Нормандию, где его, кстати, ждали. Ничто не помешало бы ему, ибо вокруг Тюильри вплоть до дня восстания не было никаких революционных сил. Но король предпочел остаться: его убедили, что опасаться нечего; он обязательно выйдет победителем из схватки.
Еще один повод для беспокойства — поведение Лафайета. Этот неугомонный монархист хочет любой ценой спасти монархию. В июле он предложил новый план бегства короля из Парижа и гарантировал успех. Помешала только закоренелая неприязнь к Лафайету Марии-Антуанетты.
Наконец, главное — выступит ли достаточно дружно народ предместий? Отзовется ли он в едином порыве на звон набатного колокола? Правда, здесь делу революции помогал враг и его союзники, непрерывно совершавшие глупости, а вернее — провокации. Крупнейшей среди них оказался манифест командующего прусской армии герцога Брауншвейгского, провозглашенный в Кобленце 25 июля и ставший известным в Париже 1 августа. От имени австрийского императора и прусского короля объявлялось, что войска двух держав вступают на французскую землю для защиты Людовика XVI и для жестокого наказания бунтовщиков. Все, кто будет сопротивляться вторжению, будь то солдаты, Национальная гвардия или просто жители, рассматриваются как мятежники. Они будут уничтожаться немедленно, их дома — разрушаться и сжигаться.
Особенно страшными карами грозили населению Парижа. В манифесте говорилось, что если «королю и королеве и королевскому семейству будет учинено хоть малейшее оскорбление, хоть малейшее насилие, если не будут приняты немедленные меры к обеспечению их безопасности, их сохранности и их свободы, то они ответят на это местью примерной и навеки памятной, предав город Париж военной расправе и полному разрушению, а бунтовщиков, повинных в преступлениях, заслуженной ими каре».
Итак, революция и ее люди подлежали уничтожению. Не собирались соблюдать законы и обычаи войны, с французами хотели поступить как с разбойниками и бандитами. Великодушные монархи грозили превратить всю Францию в огромную бойню, надеясь привести патриотов в трепет и ужас. Но случилось иначе. Коронованные идиоты лишь возбудили против себя сильнейшую ненависть, возмущение, ярость французского народа! Бредовый манифест точно отражал желания и чувства обитателей Тюильри; так решили французы, и они были совершенно правы. Позднее, когда будут преданы гласности тексты секретной переписки Людовика и Марии-Антуанетты, это станет очевидным.
Не страх, а гнев вызвал манифест герцога Брауншвейгского. Уже 3 августа мэр Петион вынужден был представить Законодательному собранию петицию парижских секций, которые требовали низложения короля. Впрочем, еще до этого наиболее революционные секции объявили, что они не считают больше Людовика королем. 4 августа секция Гравилье заявила собранию, что если оно не свергнет Людовика с престола, то это сделает народ.
Теперь подготовка к восстанию вступает в решающую фазу энергичных практических приготовлений. Штабом служили Центральное бюро секций и Повстанческая директория федератов. Как пишет Жорес, «Дантон поддерживал связь с обеими революционными организациями. Подписанным им постановлением секции Французского театра он дал толчок повстанческому движению секций. Кроме того, на следующий день после банкета марсельцев федераты Марселя были приглашены секцией Французского театра разместиться у нее. Таким образом, Дантон являлся как бы связующим звеном между обеими революционными организациями».
Дантон готовит восстание давно. Кроме общих политических проблем организации революционных сил, заранее, еще за месяц до штурма, продумывались все чисто военные детали. Необходимо прежде всего обеспечить элементарное военное руководство. Ведь санкюлоты со своими самодельными пиками все же оставались необученной толпой, которая может проявить чудеса храбрости. Но эти чудеса потребуются в нужный момент и в нужном месте. Кто определит это и будет направлять действия атакующих? Дантон поручает военное командование своему другу, эльзасцу Жозефу Вестерману, бывшему офицеру королевской армии (в день победы он станет генералом). Дантон активно использует свое официальное служебное положение заместителя прокурора Коммуны. Оно пригодилось, чтобы дать возможность комиссарам секций заседать в Ратуше пока одновременно и в разных залах с муниципальным советом. Ведь этим комиссарам предстояла особая миссия…
Секции, представляющие народ с активным участием «пассивных», — отныне главная опора, движущая сила революции. 5 августа в Якобинском клубе Робеспьер предлагает лишь вести «наблюдение за дворцом». Энергичный левый якобинец Антуан призывает действовать, оставить клуб и идти в секции. Бурдон требует объявить непрерывность заседаний. Жирондисты молчат. Робеспьер, столь влиятельный в клубе, тоже молчит и не поддерживает эти предложения. Якобинцы голосуют за «переход к порядку дня», отклоняя таким образом участие в восстании.
В суматохе бурного возмущения манифестом герцога Брауншвейгского Дантон подписывает приказ о выдаче из муниципальных запасов пяти тысяч патронов возглавляющему марсельских федератов Барбару. Патроны розданы не только федератам, но и санкюлотам. Дантон с помощью верных людей с 4 августа держит в постоянной готовности марсельцев в своей секции Французского театра. Уже все готово для восстания. 6 августа вожак предместья Сент-Антуан Сентерр предупреждает Дантона, что народное напряжение не может длиться долго, во всяком случае после 9-го. «Начнем 9-го», — отвечает Дантон, зная, что его друзья добились включения в повестку дня Собрания вопроса об отречении короля. Он уверен, что Собрание либо сразу отвергнет требования секций, либо отложит решение вопроса. Это и послужит сигналом к началу выступления.
И вдруг Дантон на два дня исчезает. 7 и 8 августа он находится вдали, у себя в Арси. Что случилось? Уж не струсил ли Дантон? Он понимал, что его ждет неизвестность, может быть, смерть. И в нем заговорило чувство сыновнего долга. Он едет, чтобы подписать юридический акт у нотариуса Фино. Это дарственная, которая обеспечивает его матери и ее мужу, отчиму Дантона, право пожизненного проживания в его доме. Заботы хорошего сына понятны, но неужели он опасается, что после его смерти Габриель выставит свою свекровь за дверь? Об этом можно лишь гадать. Дантон осматривает свои земли и размышляет. 8 августа нарочный вручает ему письмо от Фабра д'Эглантина: кордельеры просят Дантона немедленно вернуться. Ночь бурной скачки галопом, и утром он уже в Париже.
В квартире Дантона ждут друзья. Они нетерпеливо рассказывают о новостях. Многие — с тревогой, даже с ужасом. Дантон молча слушает всех. Его самого тревожит неизвестность; все может рухнуть, если Манда организует оборону Тюильри. Люди предместий обладают безумной храбростью, но способны поддаться панике, когда загремят залпы. Дантон сам решает осуществить то, что уже давно запланировано: заранее обезглавить защитников монархии, деморализовать их. «Или завтра народ будет победителем, — говорит он, — или я буду мертв».
Вечером 9 августа Дантон отправляется в Ратушу. Здесь заседает муниципальный совет. Но в соседнем зале — комиссары секций. Вот это пока незаконное собрание и должно взять власть! Дантон дает своим людям советы и указания о создании повстанческой Коммуны. В полночь он вернулся домой и, не раздеваясь, заснул. Загудел набат. Из Ратуши один за другим прибегают посыльные. Но Дантон спит. В два часа ночи он быстро проходит через гостиную, бросив на ходу, что направляется в Ратушу. Здесь, как и было предусмотрено, комиссары секций провозглашают себя Коммуной, изгнав силой своих «законных» предшественников. Вскоре из Тюильри является маркиз Манда. Увидев на Гревской площади толпу вооруженных санкюлотов, он отдает распоряжение командиру батальона Национальной гвардии о том, что, в случае ее движения к дворцу Тюильри, надо «нанести удар сзади». Слова оказались для него роковыми. Командир батальона показывает приказ комиссару секции Кэнз-Вэн Россиньолю, комиссар несет его Дантону. Тот идет в кабинет Манда, хватает его и тащит в зал заседания Коммуны. Решено арестовать Манда и назначить командующим Национальной гвардией Сантерра. Затем Россиньоль ведет маркиза в тюрьму Аббатства, и с лестницы раздается звук выстрела. Позднее Дантон открыто признает: «Я принял решение о смерти Манда, отдавшего приказ стрелять в народ».
