— Но объясните же им, что сейчас не то время. Нужно быть наготове. Растолкуйте им это. Все мы горим ненавистью к большевикам, но…
Плотный человек в картузе крепко сжал локоть своего собеседника.
— Простите, теперь, кажется, я забылся, — сказал тот. — Так что же все-таки было известно этой девице?
— Она однажды видела князя.
— Видела? — Высокий остановился. — Это другое дело. Вы меня поняли? Только, пожалуйста, чтобы все было тихо.
Человек в картузе молча кивнул головой.
— Какие последние сведения о Филатове? — снова обратился к нему высокий.
— Плохие, Александр Игнатьевич, его приговорили к расстрелу, три дня назад туда выехал наш человек, попробует узнать, какие он дал показания.
— Черт возьми, дурацкая случайность! Он был нам так нужен! Кого теперь посылать в Софию?
Некоторое время они шагали молча. Потом высокий сказал:
— Пользуйтесь случаем, что мы встретились, уважаемый Николай Маркович, я хотел бы сказать вам, что в ближайшее же время необходимо организовать проверку боеспособности людей Назарова.
— Сделаем, — коротко ответил человек в картузе. — Я сам поеду. А что, предполагается скоро?..
— Всему свое время. Ошибаться нам непозволительно, дорогой мой, мы должны ударить наверняка.
— За офицеров я спокоен, но вот рядовое казачество — тут каждый день важен.
6. Собственноручные показания начальника караула особого отряда Поликарпова Н.Н. от 6 мая 1921 года
По поводу побега из-под стражи осужденного, бывшего есаула Филатова, случившегося 2 мая, могу объяснить следующее.
Накануне всемирного праздника трудового пролетариата, 30 апреля, я заступил в наряд по охране тюрьмы при революционном трибунале, где товарищ Кононов, отправляя меня на этот участок, особо предупредил: смотри, Поликарпов, в оба, поскольку всякая контра в канун нашего боевого праздника может проявлять всякие вылазки, рассчитывая на притупление с нашей стороны бдительности и сознательности.
Но я заверил товарища Кононова, что ничего подобного мы не допустим и в день праздника службу будем нести как положено.
В 12 часов ночи Первого мая прибывает в караулку нарочный с пакетом от товарища Кононова. Пакет был с пятью сургучными печатями, которые я лично осмотрел, и они были в полной исправности. А нарочного я лично знаю как Петра Храмова, служил с ним раньше в одном эскадроне.
Пакет этот я лично после осмотра печатей и проверив документы нарочного вскрыл, где обнаружил предписание о срочной доставке к ночному поезду на Ростов осужденного, бывшего есаула Филатова, который содержался в одиночной камере перед исполнением приговора.
Приказ был доставить лично мне, и подпись была товарища Кононова, которую я знаю хорошо.
После чего я пошел будить осужденного, но он в своей одиночной камере не спал, а холил из угла в угол.
Я ему сказал: «Собирайся и выходи». А он мне ответил: «Наконец-то».
Я ему ничего не ответил, куда есть приказ его доставить, но он, выйдя из камеры в коридор, стал ругаться и произносить всякие контрреволюционные высказывания, где я его строго предупредил, чтобы он мне не булгачил остальных арестованных среди ночи.
На станцию со мной поехали товарищ Кнопкин, как ездовой, и верхом сопровождал товарищ Жуков, а больше взять было некого, так как вскоре была смена.
Осужденного я связал и посадил в пролетку. Сам сидел рядом. Верх, то есть крыша, был поднят, и он не мог видеть, куда его везут.
По прибытии на вокзал товарищ Жуков спешился, оставил коня на площади, где был пост, и мы вместе повели арестованного к коменданту. При этом бывший есаул Филатов сказал: «Зачем мы приехали на вокзал?»
Зашли к коменданту, его на месте не оказалось, и дежурный сказал подождать. Я посадил арестованного на табурет посреди комнаты, сам стоял рядом, а товарищ Жуков у стола стал пить кипяток, потому что недавно сменился с поста и поесть не успел.
В это время в дежурку зашел гражданин, которого я сразу по обличью посчитал за сотрудника ЧК. На нем была надета кожанка и фуражка с красной звездой.
После чего этот гражданин подходит прямо ко мне и называет меня по фамилии Поликарповым. Он сказал, что по поручению Кононова примет от меня арестованного. При этом присутствовал дежурный по станции, фамилию которого я не знаю. Этот гражданин предъявил мне документы, где он значился как уполномоченный Дончека Миронов. Я документ проверил, а он мне сказал, что выдаст расписку за арестованного, потому что поезд скоро уходит. Я сказал, что надо дождаться коменданта, но он ответил: вот же здесь есть дежурный — это все равно. После этого он написал расписку по всей форме.
Я спросил, не надо ли ему помочь, чтобы конвоировать до вагона. Он ответил: «Сам справлюсь», — и по-, казал оружие (кольт, который был у него в кармане куртки). Личность его я хорошо запомнил, потому что. он похож на знаменитого писателя Лермонтова. После этого он скомандовал арестованному выходить, а мы остались в дежурке ввиду того, что товарищ Жуков предложил мне вместе с ним попить кипятку.
Примерно минут через пять в дежурку заходит комендант вокзала товарищ Лебедев и с ним незнакомый мне товарищ в штатском. Последний спросил у меня, где арестованный, которого нужно отправить в Ростов, на что я доложил, что сдал его под расписку товарищу Миронову из Дончека.
Этот товарищ в штатском говорит: «Миронов из Дончека — это я, а кому ты сдал арестованного?»
Тут я и товарищ Жуков стали у него спрашивать документы, но он стал на нас ругаться контрами и грозился применить оружие. Я хотел было выйти из дежурки, чтобы задержать того человека с арестованным, но товарищ Миронов приказал меня и Жукова обезоружить и посадить под арест, при этом я заметил, что дежурный по станции чего-то радовался.
Потом была поднята в ружье рота охраны и оцеплена станция, а я нахожусь под арестом до сего времени.
Ежели я в чем виноват, прошу рассмотреть меня по всей строгости революционного закона.
К сему ПОЛИКАРПОВ Н.Н.
РЕЗОЛЮЦИЯ: т. КОНОНОВ! Сдайте документ в секретный архив, а тов. Поликарпова переведите на другую работу.
7 мая 1921 г.
7. Риск — благородное дело
Когда незнакомый человек в кожаной куртке вывел Филатова из комнаты коменданта Екатеринодарского вокзала, прошел вместе с ним сквозь все посты и под конец, сунув ему в руку кольт, сказал: «Теперь дело за вами, есаул, бегите», — Филатов едва не потерял сознание.
Незнакомец, лицо которого Филатов запомнил с фотографической точностью, назвал ему адрес, по которому он должен прийти в Ростове. Дальше все происходило как во сне. Он бежал через стрелки и тупики. Сзади была тревога, погоня, стрельба. Он пролезал под вагонами и платформами и, наконец, уже под утро втиснулся в какую-то теплушку, битком набитую дурно пахнувшими людьми. Проснулся он уже
