— Понемножку, говоришь, в госпиталях, значит, едят? Как же ты там наедался?
Зейн улыбнулся во весь рот широкой, заранее подготовленной улыбкой — так что все свои новые зубы показал:
— А медсестра была знакомая, вот как! Она уж об этом позаботилась!
— О господи! Нет бога, кроме аллаха, — закричал Абдель-Хафиз. — Везет же тебе, прохвост! Пошел, значит, с сестрами забавляться?
Все тело Зейна так и затряслось от еле сдерживаемого смеха:
— Ох!.. ох… Это тебе не невеста деревенская!
Тут и ар-Равваси наконец вмешался, не выдержал — до этого он все слушал да смеялся только, ничего не говорил.
— Пророк с тобой и сподвижники! Ох, Зен, ну-ка расскажи нам про нее.
Зейн огляделся вокруг, словно боялся, что его подслушает кто-то, и, понизив голос, проговорил:
— А что, парень, аллахом тебе клянусь, ну и хозяйство у нее там!..
Тут разговор на время прервался — собрание разразилось дружным хохотом. Наконец Хамад Вад ар- Раис собрался с силами и, подавляя в груди последние спазмы смеха, вымолвил:
— Что же ты с ней сделал, ты, обруч поломанный?
Зейн — словно не слыша последнего вопроса — продолжал:
— Да-а!.. Красивая, брат, девчонка из Омдурмана. Настоящая баба!
Ар-Равваси подвинулся к Зейну поближе и задал вопрос иначе:
— Ну-ну, а как же ты увидел, какое у нее там хозяйство?
— Что я слепой, что ли? Под носом не увижу? — ответил Зейн не задумываясь.
Махджубу вроде бы такой ответ понравился, он взглянул на Вад ар-Раиса:
— Кончай дурака валять! Сказали же тебе!
Зейн заложил руки за голову, откинулся немного назад и медленно продолжал — на лице у него играла этакая двусмысленная улыбочка…
— Так хотите, братия, значит… э-э… знать, что я с ней делал?..
— Пророком прошу, Зен, — жадно проговорил Вад ар-Раис. — Расскажи-ка, расскажи нам, что ты с ней делал?
Лицо Зейна расплылось прямо. Он рот раскрыл, чтобы заговорить, — и на зубах его блеснул луч света от большой лампы, висевшей в лавке Саида. И вдруг, в то же самое мгновение, Зейн вскочил на ноги, будто скорпионом ужаленный.
Вскочил Ахмед Исмаил, а за ним Махджуб, Ат-Тахир ар-Равваси и Хамад Вад ар-Раис…
— Держи его! — заорал Абдель-Хафиз благим матом.
Но разве можно с Зейном тягаться? В мгновение ока схватил он незваного пришельца, поднял над собой и что есть силы швырнул на землю! Бросился на него, схватил за горло…
Все навалились на Зейна. Ахмед Исмаил схватил его за правую руку, Абдель-Хафиз — за левую, Ат- Тахир ар-Равваси сомкнул кисти у него под животом, Хамад Вад ар-Раис давай оттаскивать его за ноги. Саид-торговец в это время что-то взвешивал у себя в лавке — бросил все, выскочил, тоже за ноги ухватился. Но побороть его — увы! — все они были не в силах…
В жилистом теле Зейна сила таилась гигантская, страшная — никому с ней не совладать. Все жители селения знали об этой ужасной силе, бежали ее. Родные Зейна все, что могли, делали, лишь бы он не пустил ее в ход против кого-нибудь. С содроганием в душе вспоминали они, как Зейн однажды одолел своенравного быка, пустившегося было на него в поле. Он схватил его за рога, оторвал от земли, что соломенный сноп, тряхнул да и бросил оземь тушу с поломанными ребрами. А как Зейн в один из своих приступов ярости вырвал из земли целую акацию с корнем, словно кукурузный стебель?.. Да, все они знали, что в этом худощавом теле сила спрятана необоримая, прямо-таки нечеловеческая. А Сейф ад-Дин — эта жертва, в руки Зейну сейчас попавшаяся, — уже не жилец!.. Голоса на мгновенье смешались — ничего не разобрать. Зейн выкрикивал в неистовом гневе: «Этот с-самец ос-линый, я его непременно прикончу!» «Самец ослиный» — это у Зейна было крайнее ругательство по отношению к мужчине. Абдель-Хафиз закричал слабеющим, дрожащим от страха голосом:
— Пророком заклинаю тебя, Зен! Ради аллаха, пусти его, Зен!..
Махджуб бранился в бессильной злобе. Ахмед Исмаил был самый младший среди собравшихся и наиболее сильный, но смекалки ему хватило лишь на то, чтобы в отчаянии вцепиться зубами Зейну в зад.
Ат-Тахир ар-Равваси тоже славился своей силой. За ловом рыбы по ночам он свободно Нил переплывал туда и обратно, под водой держался по полчаса, и дыхания ему не занимать. Но сила его не шла ни в какое сравнение с Зейновой.
И вот в суматохе этой услышали они, как у Сейф ад-Дина из горла хрип вырвался, глянули — а он уже ногами своими длинными воздух молотит.
— Все! — заорал Махджуб. — Труп.
Только он это сказал, как за спиной у всех раздался спокойный, степенный голос:
— Зейн… Благословенный мой… Да возрадуется тобой аллах!
Пальцы Зейна сами собой разжались, Сейф ад-Дин вытянулся на земле неподвижным бревном. Все шестеро вмиг вскочили застигнутые врасплох голосом аль-Хунейна, а Зейн совсем ошеломил мужчин своей неожиданной покорностью: словно стена рушащаяся, которую они с таким трудом подпирали и еле удерживали, вдруг выпрямилась и стала на место. И незаметно совсем, глазом не успели моргнуть, как полная тишина воцарилась — понятно, смешались в такой тишине и ужас, и смятение, и надежда… Немного спустя люди пришли в себя и вспомнили о Сейф ад-Дине. Над ним склонились головы, и Махджуб вскрикнул голосом, дрожащим от радости:
— Слава аллаху! Слава аллаху!
Сейф ад-Дина тут же перенесли и положили на скамью перед лавкой Саида. И, переговариваясь неровными, приглушенными голосами, принялись возвращать его к жизни. А потом уже только о Зейне вспомнили, видят — сидит он с опущенной головой, руки между коленей зажал, колесом свернулся, аль- Хунейн руку ему на плечо положил с нежностью величайшей и говорит голосом суровым, но полным любви:
— Зейн, благословенный… Зачем ты такое сделал?
Подошел Махджуб, стал Зейна бранить, да только, стоило аль-Хунейну взглянуть на него, одним взглядом он его успокоил. Помолчав, Махджуб сказал аль-Хунейну:
— Если б не пришел ты к нам, шейх наш, убил бы его…
К ним присоединились Ахмед Исмаил и Ат-Тахир ар-Равваси, а Абдель-Хафиз, Саид-торговец и Хамад Вад ар-Раис с Сейф ад-Дином остались. Немного погодя Зейн заговорил — все так же, сидя с опущенной головой, он повторил слова Махджуба:
— Если бы ты не пришел к нам, шейх наш, убил бы его… Самец ослиный!.. Это он тогда ударил меня мотыгой по голове. Не прощу ему ни за что!
В его голосе совсем не было гнева. Произнес он это, скорее, веселым, привычным ему тоном. Чувство облегчения охватило всех присутствующих, хотя они и продолжали хранить тишину.
— А ты не ошибся? — спросил аль-Хунейн.
Зейн промолчал.
— Когда это Сейф ад-Дин ударил тебя мотыгой по голове? — продолжал аль-Хунейн.
— А на свадьбе его сестры! — рассмеялся Зейн, и все лицо его расплылось в довольной улыбке.
— Что же ты с его сестрой в день свадьбы сделал? — спросил аль-Хунейн, уже с некоторой долей лукавства в голосе.
— А сестра его была нашей соседкой. За меня хотела. Нечего было ее за такого дурного выдавать!
Ахмед Исмаил расхохотался помимо своей воли. А аль-Хунейн голосом, полным нежности и ласки, сказал:
— Все девушки — твои соседки, благословенный мой!.. Завтра сам ты лучшую девушку во всей округе в жены возьмешь.
