назад, открыл заднюю дверцу. Дети заняли свои места и пристегнулись. Щелкнули пряжки, дверцы закрылись, и Кэррик отъехал от тротуара.
Он еще раз посмотрел в сторону дома. Миссис Гольдман стояла на верхней ступеньке и, помахав рукой, послала им вслед воздушный поцелуй. Глядя на эту женщину, Кэррик мог бы назвать ее симпатичной, хотя в тонких чертах проступало что-то резкое, грубое, жестокое. У нее были красиво очерченные скулы и рельефные ключицы. В светлых волосах как будто запутались лучи утреннего солнца. Одета она была неброско — юбка, блузка, вязаный шарфик на шее. Как и во всех остальных взрослых в этом доме, Кэррик видел в ней опасность для себя.
Каждое утро он отвозил детей Иосифа и Эстер Гольдман в международную школу и привозил их обратно уже после занятий. В промежутке между поездками в школу сопровождал миссис Гольдман на художественные выставки, благотворительные приемы, коктейль-пати, в театр или на концерты. В общине новых русских, сравнительно недавно обосновавшихся в Великобритании, она держалась скромно, но не незаметно. Была проницательна и остроумна, украшая тем и другим скорее мужа, чем какие-то общественные мероприятия. Кэррик не мог точно сказать, сколь долго продлится его работа в семье, но полагал, что срок исчисляется неделями, а не месяцами. Ехал он осторожно, не спеша.
Проблема заключалась в том, что высокие ожидания, возлагавшиеся на него руководством, не оправдались: он проник в дом, но внутри него оставался на положении постороннего. Так, например, Кэррик не знал, куда отправились утром Иосиф Гольдман, Виктор и даже Саймон Роулингс. Сидевшие позади дети молчали; их маленькие, пухлые пальчики ловко бегали по контрольным панелям «гейм-бойз». К тому времени, когда Кэррик приехал за детьми, Иосиф Гольдман, Виктор и Саймон Роулингс уже уехали. Никто бы, конечно, не стал критиковать его за то, что он не знает, где они, но руководители операции, потребовавшей привлечения больших ресурсов и средств, ждали большей отдачи.
Время от времени он поглядывал в зеркальце заднего вида. Джонатан не знал, есть ли у него «хвост» и далеко ли отстала машина поддержки. Его наняли для одной-единственной цели — не допустить возможного похищения детей, которые были весьма соблазнительной добычей, если учесть, что их отец стоил сто миллионов фунтов стерлингов. Бронированный «мерседес» шел немного тяжеловато, а в кармане пиджака у Кэррика всегда лежал баллончик с перечной смесью. Он чувствовал себя ужасно одиноким, но ничего не мог с этим поделать — такая уж была у него работа.
Подъезжая к школе, он присоединился к очереди из дорогих спортивных автомобилей и семейных купе с затемненными стеклами. Выпускать детей из машины Кэррик не спешил и дверцу открыл только тогда, когда поравнялся с парнями из школьной охраны. Он не был ни нянькой, ни шофером, ни привратником. Джонатан Кэррик, Джонни, как называли его все знакомые, служил в полиции и считался восходящей звездой на небосводе маленького, тайного уголка столичного управления, называвшегося 10-м Директоратом отдела серьезных преступлений. И до сих пор цель — сам Иосиф Гольдман — ускользала от него.
Он остановился у тротуара и открыл заднюю дверцу.
— Все, ребята, выходите. Всего хорошего.
— Пока, Джонни. И тебе всего хорошего.
— Не забывайте хорошо учиться.
— Конечно, Джонни, а как же иначе? А ты заедешь за нами сегодня?
— Да, мне сегодня повезло. — Кэррик подмигнул, и дети вылезли из машины. Как всегда, эти паршивцы не удосужились захлопнуть дверцу, и ему пришлось делать это самому. Ехать за детьми — поручение важное, но чтобы операция принесла успех, ему нужно было возить Иосифа Гольдмана и Виктора, то есть занять место Саймона Роулингса.
Все получилось просто и обычно.
Сидя на кожаном заднем сиденье «ауди» восьмой модели, Иосиф Гольдман дожидался возвращения Виктора. Впереди, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, сидел водитель, Саймон Роулингс. Гольдману нравился этот человек: он никогда не начинал первым разговор, не задавал вопросов, хорошо водил и, похоже, ничего не замечал. Двигался он легко, быстро и бесшумно, в чем не было ничего удивительного, поскольку в свое время Роулингс служил сержантом в парашютно-десантном полку. С самого начала, едва перебравшись из Москвы в Лондон, Иосиф Гольдман решил, что в телохранителях у него будут только свои, а вот шофером — только англичанин.
Впрочем, в то утро в его голове крутились другие мысли. Крутились уже давно, последние два месяца после возвращения из Сарова, городка в Нижегородской области. Он мог бы и даже, наверно, должен был отказаться от полученного предложения, но не отказался. Каждый день на протяжении всей прошлой недели Иосиф Гольдман проверял по Интернету, какая погода стоит в Нижегородской области. Особенно его интересовала температура воздуха. Судя по показателям последних двух дней, звонка следовало ожидать сегодня, и потому телефон в кармане Виктора был настроен исключительно на прием. Ничего подобного ему еще не подворачивалось, а потому не раз и не два за последние два месяца Иосиф Гольдман лежал ночами на спине, рядом со спящей Эстер, и не мог уснуть — голова шла кругом от масштаба замысла. Бизнес, ради которого он регулярно приезжал в порт Хэридж, шел почти сам по себе, позволяя отвлекаться на другое.
Над автопарком с пронзительными криками носились чайки. Справа тянулись складские помещения, а над их крышами нависали краны и белая махина пассажирского судна. «Морская звезда», принимавшая на борт 950 пассажиров, только что вернулась из первого в этом сезоне круиза по Балтийскому морю, в программу которого входило посещение Санкт-Петербурга. Два пассажира, два пенсионера, предъявят на таможне пару больших кожаных чемоданов и скажут, что купили их по смешной цене в России. Просто, но эффективно. Его томило ожидание звонка. Пролетевшая над машиной чайка загадила ветровое стекло, и Роулингс, негромко выругавшись, выскочил из машины и принялся энергично вытирать пятно тряпкой.
Наблюдая за набережной, Иосиф Гольдман увидел Виктора, катившего перед собой тележку с двумя огромными чемоданами. Внезапно Виктор остановился, выхватил из кармана телефон, поднес к уху секунд на десять и снова убрал в карман. Тележка повернула к «ауди». Гольдман открыл дверцу и выскочил из машины. Человек, наблюдавший за парковочной площадкой, увидел бы десятки автомобилей, больших и маленьких, дорогих и дешевых, в которые грузились чемоданы и прибывшие пассажиры. Роулингс, закончив протирать стекло, вернулся на свое место. Иосиф Гольдман уже убедился, что не прогадал, взяв на работу этого человека, который ничего не видел и не слышал, но прекрасно водил машину. И вот теперь Роулингс представил своего друга, который помогал в работе, отвозил в школу и привозил домой детей и сопровождал супругу Гольдмана, Эстер.
Он вдруг поймал себя на том, что затаил от нетерпения дыхание.
— Ну что? Что они сказали? — нервно спросил он.
— Дали ответ на наш запрос, — спокойно ответил Виктор. — Связь плохая, слышно отвратительно, но ответ повторили три раза. Да… да… да… Мне еще показалось, что у них там машина тарахтела.
— Значит, одно только слово, да?
— Только одно.
— Итак, началось.
— Они уже в пути, — сказал Виктор, — и, по их расчетам, дорога займет неделю.
Лишь теперь осознав всю важность, всю грандиозность и опасность замысла, Иосиф устало выдохнул, но уже через секунду, взяв себя в руки, спросил:
— Что думаешь? Отказаться еще не поздно?
— Отказываться уже слишком поздно. Предложение сделано, цена назначена, они согласились. Колесо закрутилось, дело пошло.
Гольдман моргнул, потом щелкнул пальцами. Виктор протянул ему ключи от чемоданов. Гольдман открыл замки, откинул ремни, расстегнул «молнии». Сдвинув в сторону грязную одежду, он нащупал в каждом из чемоданов тайник и достал несколько перехваченных эластичной лентой пакетов со стодолларовыми банкнотами. В каждом было по сто тысяч, и в каждом тайнике оказалось по пятьдесят пакетов. В итоге получилась кругленькая сумма в один миллион долларов. Такую сумму Гольдберг[2] получал дважды в месяц, с апреля по сентябрь включительно. Он поправил принадлежавшую пенсионерам одежду, застегнул «молнии» и затянул ремни.
