В перерыве я позвонила в свое любимое кафе «Пилигрим» и сделала заказ на четверг, оставляя количество мест пока открытым. Хотя набиралось уже порядочное число человек. Практически вся женская половина курса выразила желание участвовать в мероприятии, и это я еще девчонок из секций не оповестила.
После занятий меня встретил Кондрад. Поглазеть на это дивное зрелище собрался, по-моему, весь универ. Слава тебе господи, что не существует такого понятия, как амортизация глазами. Иначе от мужа остался бы мне маленький огрызок. Ну совсем крохотный. Наши девушки так плотоядно на него пялились, сгорая от ревности, — мне аж самой себе завидно стало. Облегчение я почувствовала лишь внутри машины, где была с чувством расцелована и извещена:
— К сожалению, отец не идет на уступки и требует твоего присутствия дома по ночам до свадьбы, а мне не хочется портить с ним отношения с самого начала. В связи с этим мне придется на четыре дня поселиться у вас как ты думаешь, твой отец не будет возражать?
Представив себе реакцию папы на вторжение Кондрада, я заржала и еле-еле смогла выдавить из себя:
— И волки сыты, и овцы целы. И пастуху — светлая память…
В ответ мне досталась понимающая улыбка и поднятая черная бровь.
Против ожидания, папа бушевал не сильно, всего-навсего прочитав нам лекцию о распущенных нравах современной молодежи под тихое хихиканье мамы, ударившейся в воспоминания. Громким оно стало после папиной фразы:
— Вот я никогда бы себе не позволил…
Договорить он не смог, потому что его поучительную лекцию прервал мамин гогот. Она, со слезами на глазах и задыхаясь от смеха, тыкала в него пальцем, выговаривая:
— Ты… Ой, не могу… не посмел?.. Ха-ха-ха! Сейчас скончаюсь… А кто ко мне в окно по водосточной трубе лазил? Ой, спасите меня…
— Ирочка, это было так давно, — смутился папа. — И потом…
— И потом что-то с памятью твоей стало — отчего-то тебе ее мало! — заявила мама. — Прекрати занудствовать и давайте лучше поговорим о свадьбе. Я хочу быть в курсе всех намеченных мероприятий.
И родители с Кондрадом ударились в обсуждение предстоящего торжества. А я просто тихо млела у него под боком.
Дни, наполненные хлопотами и заботами, пролетели быстро. Настал четверг.
Сначала собрались и исчезли мужчины, перемигиваясь и подталкивая друг друга локтями. Мне же достался грозный взгляд и напутствие вести себя прилично и не опозорить высокое звание герцогини и властительницы, или как там меня еще можно называть. Клятвенно положив руку на сердце, я пообещала не ввязываться, не причинять, не травмироваться и все «не» до кучи. Страдальчески посмотрев на меня и приняв неубедительный вид, что мне поверил, Кондрад позволил себя увлечь братьям, заявив напоследок:
— Я буду звонить! Регулярно!
Покивав головой в знак согласия, я закрыла за ними дверь. Какой у меня все же наивный муж! Ушел с тремя мужиками и полагает, что ему кто-то даст там позвонить. А то я своих братьев первый день знаю!
Уже в дверях меня отловил папа и взял с меня клятвенное обещание явиться домой в двенадцать часов. Пришлось скрестить за спиной два пальца и пообещать, надеясь на здоровый и крепкий сон родителя.
А в «Пилигриме» меня уже дожидались девчонки. Сдвинув вместе и оккупировав несколько столиков, мы начали веселиться. Сначала происходило все тихо-мирно: звучали тосты и пожелания, рассказывались сплетни и анекдоты. Но по мере поступления алкоголя в организм веселье стало переходить на другой, качественно новый уровень.
«Водка, водка, огуречик. Вот и спился человечек!» Спиртное постепенно вытеснило разум… У всех…
Все, что произошло потом, в моей голове отложилось смутно и фрагментарно.
…Я, стоящая на барной стойке и распевающая во все горло, дирижируя бутылкой из-под шампанского:
— Губки бантиком, бровки домиком… опять смешала ром с джин-тоником…
…Девчонки, старавшиеся меня оттуда стащить и заклеить рот скотчем. И почему-то забывающие название клейкой ленты и требующие у официантов клейкого бурбона…
…Светка, скачущая в немыслимом танце и с завидной периодичностью садящаяся на шпагат или падающая на руки все тем же несчастным официантам…
…Люда, кричащая в микрофон:
— Да-а-а! Я звезда!
И девчонки, вопившие в ответ:
— Хочешь стать звездой? — залезь на елку!
Куда она и полезла, не приняв в расчет соотношение своего веса и веса пальмы, ошибочно опознанной как елка…
…Хозяин кафе, из последних сил пытавшийся выпроводить разбуянившихся девчонок и вызвавший нам такси…
…Опять я, пристально разглядывающая каждого водителя такси и заявляющая:
— Ик! Мужик, ты мне не нравишься!
Или…
— См-м-отри! Я у т-тебя номера запомнила. — И стукалась лбом, пытаясь рассмотреть номера, почему-то, по моим понятиям, находившиеся сбоку машины. Номера не, находились, и я страшно ругалась на гаишников, позволяющих разъезжать машинам в неодетом виде…
Так что время мы провели весело и с толком.
Домой я попала, когда наши кухонные часы с боем пробили четыре часа утра. В пьяном угаре мне вдруг вспомнилось о строжайшем приказе папы прибыть в часть в двенадцать. Недолго думая я вслух отбарабанила «бом!» восемь раз, загибая пальцы, чтобы не сбиться со счета, и отправилась спать.
Утром в джунгли пришла большая засуха… Как мне было плохо! Нет, не так. Мне! Было! Очень! Плохо! Собравшись с силами, я оторвала гудящую голову от подушки и, пошатываясь и покачиваясь, пошлепала на кухню, влекомая надеждой найти рассол и не дать себе засохнуть.
На кухне обнаружились родители, пришедшие в ужас от моего исключительно скукоженного внешнего вида. Мама молча всучила мне литровую банку с рассолом. Кстати, на столе стояли еще три такие же банки. Значит, отличилась не я одна. Кивнув на стратегический запас, я хрипло спросила:
— Кто уже получил свою дозу?
— Твой муж, — ответила мама. — Хотя ему это и не требовалось. Чувствовал он себя превосходно и уже с утра отправился по делам. Просил тебе передать, дескать, после обеда заедет.
— Угу, — показала я, что эсэмэску получила, и присосалась к банке снова. В это время голос подал папа и сообщил:
— Мать, а ведь нам часы на кухне придется менять.
— Почему?
— Испортились, — пояснил папа, не сводя с меня взгляда. — Представляешь, слышу: «Бом-бом!» четыре раза, мат… «Бом-бом!» еще два раза, ехидное хихиканье, «Дзинь!» и снова протяжный такой «Бом!» четыре раза. Молчание. Голос: «Скоко было-то? А-а-а, ну тогда „Бом!“» и еще два раза «Бом-бом!» После чего раздался жуткий грохот в коридоре, где было «Бом», «Блям» и долгий перечень неприличных высказываний. Так вот я и говорю: испортились часы.
Под папиным укоряющим взглядом я моментально подавилась рассолом и закашлялась. Стало стыдно и пришлось признаваться:
— Э-э-э… Пап, это не часы… я чуточку пошалила.
— Да понял я, понял, — вздохнул папа. — И, правда, совсем чуточку, по сравнению с твоими братьями-оболтусами.
