Тайная семья

работать?

Мириам кивнула.

— Точно.

Завтрак, поданный внизу, — две выщербленные деревянные плошки овсяной каши, сильно соленой, — был съеден на кухне под неотрывным (если бы не косоглазие) взглядом жены хозяина трактира, отчего Мириам было сложно прятать в руке таблетки. Та произнесла над плошками какие-то ничего не значащие слова, заменившие некую разновидность благодарственной молитвы. Мириам терпеливо ждала, невпопад двигая губами… Ее немоту и непонимание объяснила Брилл (на положении многострадальной дочери).

Только полтора часа спустя Мириам и Брилл вновь оказались на дороге, направляясь в сторону побережья; от их дыхания в утреннем холодном воздухе стоял пар. Воздух был обжигающе сухой, как в ледяной пустыне. Ночью ударил сильный мороз, но снега было очень мало. Мириам сгорбилась под тяжелым брезентовым рюкзаком, где лежали ее велосипед и дополнительные припасы. Брилл тоже несла тяжелый багаж, потому что Мириам сделала еще две ходки, чтобы спрятать эти чрезвычайно необходимые им продукты еще до начала их совместного путешествия. Хотя они и отошли от дома Полетт всего на две мили, они оказались дальше на многие века, самым странным образом. Здесь, в «чистом поле», даже малейшая травма, например вывих лодыжки, могла обернуться настоящим бедствием. Но были и определенные преимущества, которыми обычно мог похвастать только Клан и слагающие его семьи, начиная от современных туристических ботинок до тяжелого автоматического пистолета, что Брилл несла в кобуре, скрытой под утепленным тинсулейтовым плащом.

— Лучше бы оно сработало. — Зубы у Мириам слегка постукивали, когда она говорила. — Я буду настоящей дурой, если окажется, что этот медальон и здесь не работает.

Брилл ответила очень прагматично:

— Матушка всегда учила: лучше исходить из худших предположений. Ты хоть раз смотрела на этот медальон с тех пор, как мы перешли сюда?

— Нет. — Мириам неловко пошарила в сумке, отыскивая его. — Черт возьми. Он будет работать как положено, если со мной все будет в порядке. Его воздействие грубее и жестче, чем у другого. — Остовы замерзших листьев поскрипывали под ногами. Почтовая станция вскоре скрылась из вида, дорога в это холодное время года была пустынна и почти не наезжена. Голые деревья склоняли над путниками свои ветви, унылые и бесплодные в резком утреннем свете. — Так нас никто не видит? — спросила Мириам.

— Да. — Брилл остановилась. — Ждать не стоит. Можно начать пораньше.

Мириам остановилась рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу.

— Долго не жди. Если через пять минут я не вернусь, считай, что все в порядке. И просто иди дальше, а я присоединюсь к тебе у почтовой станции. Если услышишь, что кто-то появился на дороге, спрячься. Если я задержусь, жди один день, затем купи мула или лошадь, отправляйся в Форт-Лофстром и попроси, чтобы тебя проводили к Энгбарду. Ясно?

— Ясно. — На минуту Брилл застыла, затем подалась вперед и обняла Мириам. — Небесный Отец защитит тебя, — прошептала она.

— И тебя, — произнесла в ответ Мириам, скорее удивленная, нежели охваченная каким-то иным чувством. Ока внезапно крепко сжала Брилл в объятиях. — Будь осторожна. — Затем отошла, достала медальон убийцы, встала посреди дороги и пристально вгляделась в его рифленые глубины.

Было двенадцать часов, и все церковные колокола Бостона вызванивали полдень.

Проходя вдоль улицы Мэлл и поводя глазами по сторонам, странная женщина замечала лишь брошенные украдкой взгляды. И впрямь — она несла тяжелый рюкзак, нечто необычное для женщины, а еще на ней была нелепейшая шляпа и одежда, весьма далекая от какой-либо моды. Хорошо еще, что никто не ставил ей в вину ее, возможно, вызывающий вид. Но она шла, полная твердой решимости, которая предвещала несчастье любому, кто оказался бы на ее пути.

Транспорта было немного, но двигался он с довольно большой скоростью, поэтому женщина выглядела вполне естественно, когда быстро посмотрела по сторонам, прежде чем прейти улицу. Позади нее прогрохотал открытый четырехместный автомобиль, его железные колеса выбивали искры из булыжной мостовой. Раздался взрыв хохота — в машине сидели матросы, возвращавшиеся к Северному вокзалу, чтобы продолжить путешествие к королевским верфям. Она проворно увернулась и обрела безопасность на тротуаре.

Поток пешеходов становился более плотным возле рыбного базара, бакалейных лавок и торговцев другими товарами. Женщина бросила взгляд на продавце каштанов, задрав нос, обошла дряхлеющего сборщика мусора, склонившегося над мешком всякого барахла, а затем остановилась на углу Мэлл и Джефферсон-стрит, бросила короткий взгляд через плечо и что-то пробормотала в свой шарф.

— Для памяти: это не Бостон. Во всяком случае, не тот Бостон, который я знаю. Все названия улиц «неправильные», а здания из камня или кирпича, а не из дерева или бетона. Движение происходит по левой стороне, а у автомобилей — их не так много — дымовые трубы, как у паровозов. Но все надписи сделаны на английском языке, а дороги покрыты булыжником или асфальтом, и ощущение как от Бостона. Сверхъестественно и странно, действительно странно. Как бы то ни было, это место больше напоминает Америку, чем Ниджвейн.

Она продолжала идти по улице, бормоча в приколотый под шарфом микрофон. Порывистый ветер со свистом проносился по улице, угрожая сорвать шарф с ее головы, и женщина отчаянно боролась, стараясь удержать его на месте.

— Я видела на улицах и мужчин, и женщин. Мужчин все-таки больше. Одеты в стиле… гм-м… если сказать «викторианской эпохи», это будет не вполне точно. Может быть, поствикторианской? Мужчины носят галстуки или шарфы поверх воротничков, двубортные костюмы и пальто, чаще всего без воротника. Вокруг одни шляпы, множество шляп, а еще я видела пиджаки в желтую и синюю полоску и даже более сложных рисунков. — Она прошла мимо вычурного пожарного гидранта в виде чугунных китайских драконов, готовых изрыгнуть поток воды. — Женская верхняя одежда — как правило, тесно скроенные жакеты и пальто длиной чуть не до земли. Только некоторые молодые носят под юбками брюки до колен. Нечто в восточном стиле. — Мимо нее быстро проехала женщина на велосипеде, очень прямо держа спину. Велосипед черного цвета и сильно помятый. — Гм-м. Для «велоспорта» используются мешковатые брюки и что-то вроде пакистанского сарафана спортивного покроя. И все в шляпах или шарфах. — Она бросила взгляд влево. — Цены обозначены прямо в витринах магазинов. Я только что прошла мимо лавки сапожника, в витрине целый ряд металлических колодок, образцов кожи и… Господи.

Она остановилась и вернулась назад, чтобы заглянуть в маленькие, закопченные окна лавчонки, которую только что миновала. До ее ушей донеслось отдаленное жужжание.

— Механический арифмометр с электрическим приводом и с индикатором на лампах тлеющего разряда. Это делительный ключ… что-то из техники 1930-х годов? Перфокарты? Сороковые годы? Мне следовало быть более внимательной в музеях. Эти парни здорово обскакали Грюнмаркт. Эй, да это очень напоминает фонограф Эдисона, только нет рупора и трубок сзади. И громкоговорителя. — Она вгляделась пристальнее. — Цена… в фунтах, шиллингах и пенни, — выдохнула она в свой микрофон.

Мириам остановилась, охваченная благоговейным трепетом. «Это не Бостон, — осознала она. — Это опять что-то новое». Целый новый мир, мир, где есть вакуумные лампы, арифмометры и автомобили с паровыми двигателями… Тут ее накрыла какая-то тень. Она подняла глаза, и у нее перехватило дыхание. «И дирижабли», — подумала она.

— Дирижабль! — пробормотала она в микрофон. Он был прекрасен, неправдоподобно обтекаемый, цвета старого золота в зимнем солнечном свете; его двигатели заставляли дрожать оконные стекла, пока он грохотал вверху, двигаясь против ветра. «Я правда могу здесь работать», — с восторгом решила она и продолжала стоять, разглядывая витрину агентства по перевозкам «Гринбаум и Пти»: «Ворота в мир».

— Прошу прощения, мадам. Не могу ли я помочь?

Она поспешно потупилась. Огромный краснолицый человек с пушистыми усами и в мундире, включавшем и синий шлем с плоским верхом… «У-ух ты», — только и подумала она.