Подошла очередь Фрэнка:
— Текст я предварительно оговорил с генералом Паласиосом.
Офицер на мгновение задержался на словах «...утверждают, что... Сальвадор Альенде покончил жизнь самоубийством». Потянулся было к телефону, но передумал. И решительно поставил визу.
— Обязательно приходите сюда завтра, мистер О’Тул. Все представители прессы должны аккредитоваться при новом правительстве.
Завизировав у цензора свою корреспонденцию, Фрэнк добрых полчаса висел на телефоне, пытаясь дозвониться до Глории. Но в ответ слышались лишь долгие гудки.
Глория в это время была в Техническом университете.
Студенты превратили главный корпус, расположенный на улице Экуадор, в импровизированную крепость, забаррикадировав двери и окна первого этажа всем, что попалось под руку, — столами, диванами, пюпитрами, шкафами. Винтовочными и револьверными выстрелами они встречали каждую попытку солдат прорваться к зданию.
Глория Рамирес сбилась с ног, делая перевязки раненым. Пригодился ее опыт работы медсестрой в Чильяне, где она жила до поступления в университет и где ее отец, старый опытный врач, имел обширную практику в кварталах городской бедноты. Дон Анибаль не захотел расстаться с дочерью, к которой еще больше привязался после смерти жены. И они вместе перебрались в столицу, сняли крохотную квартирку в предместье Сан-Мигель.
— Компаньера Рамирес! Компаньера Рамирес! — окликнул девушку широкоплечий гигант с мягкой русой бородой. — Забинтуй руку. Царапнуло.
— Садись сюда. — Глория придвинула стул. — А то мне, Луис, до тебя не дотянуться.
Она склонилась над раненым. Ее длинные иссиня-черные волосы были туго стянуты широкой красной лентой. Малиновая строгая блуза — нечто вроде формы чилийских комсомолок — в пятнах спекшейся крови. Луису эта миниатюрная девушка неожиданно напомнила героическую парижанку на баррикадах с картины Делакруа.
— До чего ты хороша, — улыбнулся парень и тут же сморщился от боли.
— Нашел время для комплиментов.
— Да, дела наши не блестящи, но, позволю себе заметить, сеньорита коммунистка, все могло бы сложиться иначе, если бы слушали нас, мировцев. Мы не раз призывали Альенде и его Народное единство перестрелять всю эту контрреволюционную сволочь. Пустили бы в расход тысяч двадцать — некому и переворот делать.
Глория нахмурилась: не впервые приходилось ей слышать подобные рассуждения от членов МИР — ультралевой организации, не входившей в блок Народного единства.
— Молчи уж, Луис. Такие, как ты, и лили воду на мельницу правых. Да, да! Я знаю, многие из вас действовали из лучших побуждений, но объективно — понимаешь ты, объективно! — леваки помогали реакции унавоживать почву для путча.
Тишину недолгой передышки располосовала длинная очередь тяжелого пулемета: три паренька в рабочих комбинезонах и беретах, выскочив из переулка, стремглав бросились к боковому входу университетского корпуса. У каждого на шее висел автомат, у пояса — запасные диски.
Возле уже приоткрытой двери один из них споткнулся, вздрогнул и стал медленно оседать на асфальт. Товарищи подхватили его и на руках внесли в дом. Подоспевшая Глория занялась перевязкой.
— Откуда вы, ребята? — Студенты обступили вошедших.
— С текстильной фабрики «Сумар».
— Как там?
— Бились до последнего. Сейчас все кончено. Солдаты заняли цеха. Тех, кого им удалось схватить, расстреливают на месте. Мы еле ушли... У кого найдется закурить?
Глория достала из кармана блузки мятую пачку и протянула сигареты, вглядываясь в покрытое копотью горбоносое лицо юноши:
— Хуан? Ты?
Она узнала своего товарища-комсомольца, механика с фабрики «Сумар», который вечерами занимался на рабфаке Технического университета.
— Привет, Глория! — устало отозвался Хуан. — Гарсиа здесь? По всему городу идут облавы. Составлены черные списки.
— Здесь, здесь, наверху. Пойдем.
Коммунист Фернандо Гарсиа, молодой профессор математики, по поручению ЦК курировал работу комсомольцев Сантьяго. Они нашли его на третьем этаже перезаряжающим винтовку. Рядом, у распахнутого окна, примостились еще два снайпера. На полу валялись стреляные гильзы.
Хуан рассказал товарищам о кровавых событиях на «Сумаре», о повальных арестах активистов Народного единства.
— Странная история, кстати. На улице Бенедикта XV мы чуть не напоролись на патруль. Спрятались в кустах, церковного сада. Когда карабинеры поравнялись с нами, я увидел среди них Марка Шефнера. Ну, этого — левака из «Мансли ревью», который вечно путался с мировцами...
— Сцапали его? — подал голос кто-то из снайперов, не отрываясь от оптического прицела.
— Да нет! Шел с офицером, покуривая сигару. Дружески болтал с ним. Посмеивался.
Глория вспомнила разговор с раненым мировцем. Конечно, среди леваков немало честных людей. Тот же Луис, к примеру. Но — боже мой! — сколько разных темных личностей постоянно вьется среди них...
— Фернандо, давай к нам! — позвали снайперы. — Начинается.
Мятежники под прикрытием пулемета выкатывали противотанковую пушку. Гарсиа вскинул винтовку. Сухой щелчок выстрела — наводчик упал. Его место тут же занял другой солдат. Раздался противный ноющий звук выпущенного снаряда. С потолка посыпалась штукатурка. На перекрестке установили еще два орудия — они били прямой наводкой. Здание сотрясалось. Замертво падали на бетонный пол молодые защитники университета. Стонали раненые. Но неравный бой продолжался.
Ровно в три наступило затишье.
Офицер прокричал в мегафон:
— Сопротивление бесполезно! Расходитесь по домам — никто не будет задержан. По приказу правящей хунты комендантский час в городе временно — до 18.00 — отменяется.
— Хуанито! Глория! На одну минуту. — Гарсиа вместе с комсомольцами вышел из аудитории в темный коридор. — Оружие мы не сложим, но долго нам не продержаться. Надо узнать, можно ли рассчитывать на помощь. Вы оба сейчас постараетесь выбраться отсюда. Сначала ты, Хуанито. Автомат и патроны, разумеется, оставишь здесь. Потом пойдет Глория. Только блузу хорошо бы сменить. На-ка мой джемпер, он тебе подойдет... Сверху накинь плащ.
— Я останусь здесь, — отрезала Глория.
— Не горячись! Это — задание, и притом опасное. Вы оба знаете в лицо членов горкома партии, знаете, где они живут. Разыщите кого-нибудь, доложите об обстановке в университете... Действуйте, пока мы не окружены со всех сторон.
Гарсиа обнял Хуана, расцеловал Глорию.
Они уходили с тяжелым сердцем, хотя в тот момент не могли и предположить, что больше никогда не увидят ни профессора, ни своих товарищей. После того как студенческий бастион падет, путчисты перебьют всех его защитников. В коридорах, аудиториях, на лестницах останутся сотни трупов.
САНТЬЯГО. МАРТ — АПРЕЛЬ
Март — самый разгар жары в этой стране сумасшедшей географии. Я совсем не вспоминал о холодной, заснеженной Канаде. Под прессом новых впечатлений прошлое сжалось, и я с облегчением
