Надежды на присоединение к ним других воинских частей оказались тщетными. Отряд Галана дошел до Уэски и был разгромлен верными монархии войсками. 14 декабря Галан и Эрнандес были расстреляны. Начальник гарнизона Бургоса генерал Нуньес дель Прадо, назначенный Революционным комитетом главой военного мятежа, в ночь на 13 декабря сообщил об отказе выступать.
В результате в день «X», а он был назначен после неоднократных переносов на 15 декабря, восстание было поднято лишь летчиками-республиканцами на мадридском военном аэродроме «Куатро вьентос» («Четырех ветров»).
В шесть часов утра, после того, как механики по собственной инициативе закрасили монархическую кокарду красной краской, летчики поднялись в воздух, чтобы сбросить на город прокламации, призывавшие провозгласить Испанию республикой. «Однако к нашему разочарованию, — вспоминал позднее Идальго де Сиснерос, один из главных героев восстания, — транспорт работал нормально, жители спокойно ходили по улицам, на вокзалы, как обычно, прибывали и отправлялись поезда»[14] .
Лишенные какой-либо поддержки, Идальго де Сиснерос и группа летчиков перелетели через португальскую границу.
Франко, несмотря ни на что, не порвал тогда связей с братом, хотя и не скрывал огорчения от того, что Рамон «оказался вне закона, совершил ошибку, изменив всем принципам». В ответ на просьбу о материальной помощи себе и своей семье, Франсиско писал: «Мой дорогой и несчастный брат, отзываясь на твою просьбу, я посылаю тебе 2 тысячи песет (по курсу 1930 г. — около 1 тысячи долларов США. —
В Испанию он возвратился лишь после того, как 14 апреля 1931 г. была провозглашена Республика.
Апрельская республика
Провозглашению Республики предшествовали муниципальные выборы 12 апреля 1931 г., отразившие полярное размежевание в испанском обществе.
За день до выборов наиболее влиятельные газеты консервативного направления — монархическая «ABC» и католическая «El Debate» — с оптимизмом писали о грядущей победе монархистов. В этой победе, по свидетельству министров последнего кабинета, был уверен и король. И они не ошибались: монархисты получили 22 150 мест в муниципалитетах, а республиканцы — всего 5875. Но 70 % избирателей больших городов и промышленных центров — Мадрида, Барселоны, Бильбао, Овиедо, Кордовы, Картахены — отдали свои голоса за блок республиканцев[16]. И это решило судьбу монархии. 14 апреля Республика была провозглашена «Мы уже захвачены вихрями урагана» — так воспринял то, что произошло, епископ Таррагоны Исиодора Гома, будущий примас Испании. «О те благословенные часы — Господи Боже! — сотканные из самого чистого льна надежды, когда мы, горстка старых республиканцев, подняли в Сеговии трехцветное знамя!» — вспоминал видный испанский поэт Антонио Мачадо[17]. Две Испании — два контрастных видения мира.
Этот феномен имел глубокие исторические корни. Он обозначился уже в эпоху Просвещенного абсолютизма, когда Карл III и его министры попытались ослабить путы старого порядка и преодолеть нежизнеспособность некоторых государственных и общественных институтов. Эти реформы встречали сопротивление. Как говаривал Карл III, «мои подданные поступают, как дети, которые плачут, когда их хотят вымыть». Не только аристократия и клир, но и крестьяне, и жители маленьких городов, преобладавших тогда в Испании, не понимали сути реформ, порой проявляя неприкрытую враждебность к ним, полагая, что они посягают на освященные веками традиции.
О «Двух Испаниях» свидетельствует размежевание нации в эпоху наполеоновских войн. Отвечая на вопрос, какие ценности в духовной и общественной жизни признавались постоянными и органичными, а какие случайными, преходящими, испанцы обнаружили контрастное несовпадение ориентации. Как отмечал П. Вилар, «две Испании, еще единые в борьбе против общего врага, в то же время глубоко противостоящие друг другу»[18].
Для большинства участников освободительной борьбы против Наполеона Франция Просвещения и революции была олицетворением Зла, а борьба с Наполеоном — «святой Крусадой» с земным воплощением Антихриста.
Эта специфика дихотомии политической культуры испанского общества, отразившая узость социального спектра либеральной политической культуры, значительно уступавшей сфере культуры традиционной, сохранялась на протяжении всего XIX и в первой трети XX вв.
Еще маркиз де Мирофлорес, активный участник конституционного трехлетья 1820–1823 гг., спасаясь в Лондоне от роялистского террора, отмечал: «Народные низы и духовенство хотели сохранить перевес, ими достигнутый… Союз трона, народа и духовенства не мог быть побежден никакой силой и никакой комбинацией. Победа этой лиги над средним классом, над классом промышленников и ремесленников, с неизбежностью будет одерживаться до тех пор, пока будет существовать этот союз». И далее: «Не следует предаваться иллюзиям, надо видеть… что магические для иных призывы к свободе и равенству в Испании внимаются с насмешкой и презрением, и еще как крики о безбожии»[19]. Книга Мирофлореса была издана в 1834 г., за сто лет до провозглашения Второй Республики.
Дихотомия политической культуры отразилась в кровопролитных затяжных гражданских войнах XIX в. Карлистские войны пронизали весь XIX в.: политику, экономику, международные отношения, жизнь многих семей. Современник событий историк X. Бальмес отмечал: «В карлистской войне старое общество боролось с новым; общество с глубоко укоренившимися религиозными верованиями, общество с традиционными обычаями с обществом материальных интересов и новшеств»[20].
Медленный, тернистый путь модернизации испанского общества в XIX–XX вв. не смягчил острые грани противоборства двух тенденций в исторически обусловленном комплексе испанской политической культуры. Этот феномен отразился в трудах поэтов и философов в образе «Двух Испаний» — антиномы, поэтически выраженной поэтом А. Мачадой в 1913 г., или даже «Испании» и «Анти-Испании».
Противостояние «Двух Испаний», столь отчетливо проявившееся 12 апреля 1931 г., имело роковые последствия для будущего страны.
Некоторые командующие военными округами предложили королю вывести войска на улицы, дабы удержаться на троне. Но Альфонс XIII отказался: «Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась хотя бы капля крови. Я могу быть королем, если смогу рассчитывать на любовь своего народа, но не когда испанцы отказываются от меня»[21].
В 8 часов вечера 14 апреля король тайно покинул Мадрид и направился в Картахену, где его ожидал крейсер «Принц Астурийский», который взял курс на Марсель. Вечером того же дня новоиспеченный республиканец, в недавнем прошлом консерватор и монархист Алькали-Самора, ставший во главе правительства, обратился по радио к народу, объявив, что Республика провозглашена «без малейших беспорядков», и Временное правительство готово приступить к исполнению своих обязанностей.
Что касается начальника Высшей военной академии в Сарагосе генерала Франко, то он в этот день отдал приказ, категорически запрещавший курсантам выходить из ее стен, дабы не присоединиться к ликующему народу. Он отдал распоряжение поднять трехцветное знамя Республики над Академией только после того, как получил письменное распоряжение нового генерал-капитана, командующего округом, к которому была «приписана» Академия.
В те дни надолго разошлись пути Франсиско Франко с младшим братом. Известие о том, что Рамон в Париже вступил в масонскую ложу, встревожило и огорчило Франко. С негодованием он воспринял реакцию Рамона на поджоги церквей и монастырей 10–11 мая 1931 г. В те дни в Мадриде были сожжены главная
