выше? Тоже неизвестно… Но ведь не случайно Менделеевский корпус Института метрологии и лаборатория Пеля выстроены по одному образцу: подвалы, лаборатория и башня над ней.
В пятидесятых годах двадцатого века в Менделеевском корпусе ВНИИМ была организована лаборатория гамма-спектроскопии, в которой работал мой отец, так что дальнейшее я знаю из первых рук. В подвале был установлен элотрон, в лаборатории — пульт управления и всё вспомогательное хозяйство. Отец несколько раз приводил меня к себе на работу, и строгая охрана пропускала пятилетнего пацана. Лаборатория оказалась довольно мрачным местом, во всяком случае воспоминания у меня остались самые гнетущие. Впрочем, никаких грифонов я не видал, а рычание если и слышал, то не обратил на него внимания. Дело в том, что мы жили на Зверинской улице возле самого зоопарка и настоящий, вовсе не мистический рёв хищников я слышал едва ли не каждый день. Зато хорошо помню, как, оставшись в лаборатории один и не зная, чем себя занять, я начал играть в кубики. Кубиков нашлось множество, из них была сложена стенка, отгораживающая дальний угол. И хотя кубики оказались невероятно тяжёлыми, стенку я сумел разобрать и принялся складывать из кубиков настоящий домик. За этим занятием и застал меня отец. Оказывается, я разобрал свинцовую защиту, за которой хранились радиоактивные источники.
Патриархальные времена! Сейчас уже никто не пропустит ребёнка на объект, имеющий отношение к ядерной физике.
В середине шестидесятых годов проверка на ртуть была проведена и в лаборатории гамма- спектроскопии. И, так же как в случае с аптекой Пеля, обнаружено грандиозное превышение ПДК. Дубовые, настеленные ещё при Менделееве полы были подняты и под ними найдены разливы металлической ртути. Отец называл цифру: восемьдесят килограммов! Комиссия решила, что виновны ртутные форвакуумные насосы, хотя, разумеется, такого не могло быть. За всё время существования лаборатории гамма- спектроскопии такое количество ртути израсходовано не было.
Так что кроме единого плана строительства Менделеевский корпус ВНИИМ и аптеку Пеля роднят полы лаборатории, нарочно залитые ртутью.
Было бы интересно проверить, имелись ли в библиотеке института классические труды по алхимии. К несчастью, сделать это невозможно. В 1966 году в библиотеке института была проведена инвентаризация, все старые книги списаны и сданы в макулатуру. Библиотекари понимали, что их заставляют совершать преступление, но поделать ничего не могли. Зато они объявили, что каждый сотрудник, притащивший в библиотеку настоящую макулатуру, может забрать равное по весу количество книг. Я в это время отвечал в классе за сбор макулатуры. Надо ли говорить, что вся собранная школьниками бумага уехала во ВНИИМ? Меня пропесочивали на собрании и не приняли в комсомол, но зато в моей библиотеке появилось немало редчайших книг, некоторые из которых, возможно, принадлежали лично Дмитрию Ивановичу Менделееву. К сожалению, алхимических трактатов среди них не оказалось.
И всё же — было или не было?
Адепт, получивший истинную ртуть и растворивший в ней камень, получал в результате некий абсолют — истинное золото. Каково оно из себя, не говорит никто из старых мастеров. Известно лишь, что обладание истинным Золотом позволяет алхимику достичь всемогущества и абсолютного знания. Если гомункулусу известны тайны природы, то истинное золото открывает пути в вышние сферы. С этого мгновения неисповедимые пути господни открыты перед алхимиком, который стал единосущен создателю. Причём происходит это совершенно независимо от того, есть Бог или его нет. В системе человеческих представлений бог — олицетворение всего идеального и абсолютного. Таким образом, мастер, получивший абсолют, сам становится богом.
И что потом?
Дмитрий Иванович Менделеев умер в 1907 году, и в этом же году умер Александр Васильевич Пель. Была ли это естественная смерть пожилых и много испытавших людей, или в дело вмешался ревнивый Бог, не допускающий, чтобы человек сравнялся с ним могуществом? Или нам только кажется, что эти люди умерли, а на самом деле алхимики, ставшие единоподобными божеству, стряхнули с себя наш мир, подобно тому как бабочка стряхивает ненужный кокон, и ушли, не оглянувшись?
Ответ на этот вопрос узнает лишь тот, кто сам пройдёт весь путь — от первых дистилляций до истинного золота. А алхимия, как и положено гуманитарной дисциплине, будет вечно дразнить своих адептов призраком сияющего и недостижимого абсолюта.
Антон Первушин
Нанотехнологии будущего — чудо или гибель?
«…Рой вибрировал, издавая низкий звук, похожий на барабанную дробь. Когда я подбежал к рою, облако наночастиц слегка распласталось. А потом я оказался внутри этого облака, в окружении наночастиц. Меня окутал странный полумрак, как будто я попал в пылевую бурю. Я ничего не видел — не видел даже двери.
Я протянул свободную руку, надеясь найти дверную ручку на ощупь. Запорошенные наночастицами глаза сразу заболели, но я изо всех сил размахивал рубашкой, и вскоре полумрак начал рассеиваться. Я разогнал рой, расшвырял наночастицы в разные стороны. Зрение прояснилось, и дышал я всё еще нормально, хотя в горле сильно пересохло и болезненно запершило. Я чувствовал тысячи крошечных уколов по всему телу, но они были почти безболезненные.
Наконец я увидел перед собой дверь. Ручка двери была слева от меня. Я не переставал размахивать рубашкой, и облако наночастиц вдруг отлетело в сторону, как будто для того, чтобы оказаться подальше от моей рубашки. В это мгновение я проскользнул в дверь и захлопнул ее за собой.
Внезапно оказавшись в темноте, я заморгал. Почти ничего не было видно. Я решил, что глаза должны привыкнуть к полумраку после слепящего солнца, и немного подождал. Но зрение не улучшилось. Наоборот, стало только хуже. Я смутно различал только двойную стеклянную перегородку впереди. Мелкие уколы на теле горели и зудели. В горле совсем пересохло, стало трудно дышать. Я захрипел и закашлялся. В глазах помутилось. Закружилась голова.
За стеклянными перегородками стояли Рики и Мае и смотрели на меня. Я услышал, как Рики кричит:
— Иди же, Джек! Скорее!
Глаза болели, словно их жгло огнем. Голова кружилась всё сильнее. Мне пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Горло начало опухать. Я дышал с трудом. Задыхаясь, я ждал, когда откроется стеклянная дверь. Но она не открывалась. Я тупо смотрел на воздушный шлюз.
— Ты должен стать напротив двери, Джек! Становись!
Мир вокруг меня как будто замедлился. Я внезапно ослабел. Тело стало непослушным и вялым. Жжение в глазах и на коже усилилось. В комнате словно потемнело. Я не был уверен, что смогу самостоятельно встать напротив двери.
— Становись! Джек!
Не знаю, как мне это удалось, но я отстранился от стены и шагнул к воздушному шлюзу. Стеклянная перегородка с негромким шипением ушла в стену.
— Иди же, Джек! Давай!
Перед глазами у меня поплыли цветные пятна. Голова кружилась, меня подташнивало. Спотыкаясь и едва переставляя ноги, я шагнул внутрь воздушного шлюза и уперся во вторую перегородку. С каждой секундой дышать было всё труднее. Я понял, что скоро наступит удушье.
Снаружи здания снова послышалось низкое ритмичное гудение. Я медленно повернулся и посмотрел назад.
Стеклянная перегородка закрылась.
Я посмотрел вниз, на себя, но почти ничего не увидел. Моя кожа казалась черной от налипшей на неё пыли. Всё тело болело. Рубашка тоже почернела от пыли. Сверху хлынули струи холодного раствора, и я
