свое гнусное дело. Чтоб его черти взяли, чтоб он сдох, зараза!»
Она машинально обвела взглядом соседей и отметила про себя, что у них сейчас очень интересные лица, выражения которых можно использовать для героев следующего спектакля. Галина Николаевна сжала губы в тонкую нитку, умудрившись при этом растянуть их в подобие улыбки. Таша остановившимся взором смотрит выше голов. Глаза Дашеньки округлились в искреннем удивлении, детский лобик наморщен в усилии понять, о чем идет речь. Денис набычился и сжал кулаки, а Кирилл застыл в ледяной неподвижности, словно статуя. Сосновцев, похоже, до предела чем-то возмущен, ему стало не до Марины, а она, кстати, аж подалась вперед, нервно вслушиваясь. Тамара Петровна не скрывает ненависти и горя, и даже Обалдевший поклонник — его зовут Игорь Витальевич — преобразился, сквозь привычную бесцветность проступил легкий налет индивидуальности.
Продолжать тост Преображенский не стал, засмеялся и выпил. Остальные тоже выпили, зашумели, напряжение, витавшее в воздухе, рассеялось. Вика вдруг взяла и налила себе полный фужер водки, залпом опорожнила под изумленным взглядом Игоря Витальевича и почувствовала огромное облегчение, проблемы отступили далеко-далеко, плевать она хотела на проблемы! Время понеслось в бешеном темпе, подходили знакомые, поздравляли, восхищались, она улыбалась и кивала в ответ. А потом почему-то рядом возник Кирилл, он повторял одну и ту же фразу: «Виктория Павловна, что же теперь делать? Виктория Павловна, что же теперь делать?» Он мешал расслабиться, он требовал ответа, и Вика неохотно взяла себя в руки, уточнив:
— Вы о чем, Кирилл?
— Там лежит его тело, — прошипел он. — Наверное, надо вызвать милицию?
— Чье тело?
— Да его, Преображенского, черт бы его побрал!
— В смысле… почему тело? Что вы имеете в виду, Кирилл? Пьяный?
— Скорее мертвый.
«Неужели повезло?» — мелькнуло в мозгу Виктории Павловны, но тут алкоголь мигом развеялся, и она негромко вскрикнула.
— Уверены, что он мертв? — раздался из-за плеча флегматичный голос Обалдевшего поклонника.
— Ну… мне так показалось… я не знаю… голова…
— Отведите меня туда, я посмотрю.
Кирилл нетвердыми шагами двинулся к выходу из буфета, за ним Игорь Витальевич, следом Вика. Они дошли до подсобки, и Кирилл мрачно информировал:
— Там.
Вика заглянула и в ужасе закрыла лицо руками. Усомниться в смерти Евгения Борисовича было трудно — его голова превратилась в кровавое месиво. Что касается причины смерти, та тоже не подлежала сомнению — тяжеленный металлический блок. Когда-то он использовался для смены декораций, но затем вышел из строя и был перенесен сюда. Упав, блок по нелепой случайности придавил Преображенского, почему-то оказавшегося здесь в такой неподходящий момент.
— Кирилл Андреевич, вот телефон, по которому надо позвонить. Скажете, что Талызин просит срочно приехать. Запомнили — Талызин? И никому пока ни слова. Незачем создавать панику.
Кирилл кивнул и исчез. Вика на секунду открыла лицо и тут же снова его закрыла. Зрелище было непереносимым. Нет, пусть он был сволочью, пусть собирался разрушить Викину жизнь, но подобной участи не заслужил!
— Присядьте, Виктория Павловна. Вот так. Отсюда тела не видно. Мы должны побыть здесь до приезда группы. Страшная трагедия!
Виктория Павловна осторожно опустила руки. Да, тела отсюда не видно.
— Кошмар, просто кошмар! — вне себя, выкрикнула она, но тут ее ум прояснился достаточно, чтобы созрел вопрос.
— А кто вы, Игорь Витальевич? Почему вы… ну…
— Так получилось, что я — следователь прокуратуры.
— Вы? — не поверила Вика. — Следователь?
— Да.
— И… и зачем вы тогда… зачем вы ходите к нам? У нас тут все хорошо… было.
— Ну, Виктория Павловна, следователь ведь тоже человек и имеет свои увлечения. Я люблю театр, а живу здесь поблизости. Услышал, что тут выступает сам Преображенский, пришел посмотреть. Ваша постановка «Лира» очень мне понравилась. Если откровенно, я не сторонник всяких там новомодных штучек. Наверное, я консерватор. По крайней мере, предпочитаю традиционные постановки. Вот и стал по возможности посещать ваши спектакли. А цветы — знак моего к вам уважения. Я ведь знаю, что вы — не только режиссер, но и душа этой студии. Все держится на вашем энтузиазме, вашем таланте. А цветы почему-то дарят исключительно актерам. Не очень-то справедливо, правда? А я во всем люблю справедливость.
Игорь Витальевич объяснял размеренно, несколько монотонно, и от этого Вика понемногу успокаивалась. К тому же слова следователя бальзамом омывали ее раны. То-то же, есть люди, восторгающиеся ее талантом, а этот самодовольный кретин уверял, будто таланта нет! Впрочем, она быстро вспомнила, что самодовольный кретин лежит в двух шагах с раздробленной головой, и мысли приняли другое направление.
Итак, бедный Евгений Борисович погиб. Интересно, успел ли он сделать свое черное дело и раскритиковать гостям Викину постановку? Хотя неважно. Если и да, то теперь эти высказывания померкнут по сравнению с ужасной вестью. Хотелось бы знать, как повлияет случившееся на резонанс премьеры? Конечно, нехорошо так думать, но Преображенскому уже не поможешь, а жизнь продолжается. Наврать бы, что он умер от сердечного приступа! Очень романтично, прямо как Мольер — почти на сцене. Все газеты с восторгом бы описали, а заодно похвалили спектакль. Но врать бесполезно, шила в мешке не утаишь. Все- таки удивительно беспокойный он был человек, умел доставлять хлопоты окружающим! Какой черт занес его в подсобку? Какой черт не закрепил как следует блок? Словно нарочно — вчера забыли прикрыть люк, сегодня — новая напасть. И, что характерно, оба раза именно с Евгением Борисовичем. Не мытьем, так катаньем он должен был оказаться в центре внимания! Но теперь это — в последний раз. Не устраивать ему больше скандалов, не произносить монологов ни на сцене, ни в жизни, не притягивать зрителей гениальной игрой. Как он играл сегодня, уму непостижимо! Неужели больше никогда, никто этого не увидит? Несправедливо все-таки устроен мир! Почему люди умирают, не успев полностью реализовать себя? Его дар был в самом расцвете.
Додумать до конца Вике не довелось — прибыли вызванные Кириллом милиционеры. Они обращались к Талызину с почтением, весьма ее удивившим. Тщательно осмотрев подсобку, заинтересовались блоком. Виктория Павловна не слишком-то разбиралась в технике, о чем честно и сообщила. В свое время ей хватило информации, что блок не работает, поэтому она попросила мужчин перенести его сюда. Кого именно? Наверное, Кирилла с Денисом. Да, Кирилл?
Тот неохотно согласился. Но, можете быть уверены, блок они хорошенько закрепили. Он, Кирилл, лично проверил надежность конструкции, Денис вам подтвердит! Кто мог ее разрегулировать? Ну, например, Тамара Петровна Полякова. Подсобка — ее вотчина, она тут днюет и ночует. Разумеется, она не стала бы портить что-нибудь нарочно, но женщина есть женщина, от нее нельзя требовать понимания важности определенных вещей, очевидных любому мужчине.
Приведенная в подсобку Тамара Петровна тут же разрыдалась, хотя тело успели увезти.
— Это правда? — восклицала она сквозь слезы. — Это правда?
— Что именно? — флегматично уточнил Талызин.
— Что Евгений Борисович… что Евгения Борисовича… что его больше нет?
— Правда.
— Горе, о боже, какое горе! — заламывая руки, причитала Тамара Петровна.
— Какая потеря! Вы ведь видели его игру, да? Он был гений, настоящий гений, и вот его больше нет! Театральный мир осиротел! Он был последний из могикан, среди нынешних таких больше нет!
Игорь Витальевич покладисто кивнул.
