При этих словах ему подали шмат сала, который перед этим достали из-под кровати.
— Да вы что, ребята, совсем озверели? — закричал возмущенный Гаврилов.
— Ты чего это, братан, против своих идешь? Или забыл, как они над тобой издевались?
— Я ничего не забыл. Сейчас вы тут все дружно собрались, как один. Ремнями машете. А где вы были, когда я с чеченцами махался? Если бы тогда, как сейчас, мы бы все вместе держались, то никто бы над нами не издевался. Что молчите? Ну, тогда запомните хорошенько: кто Хамзата тронет, будет иметь дело со мной лично. Обидел его, считай, что меня обидел.
Благодарный Хамзат после этого случая привязался к Гаврилову, как к родному брату.
Когда Гаврилов по демобилизации уходил домой, расстроенный предстоящим расставанием Джанаралиев уговаривал:
— Дай мне слово, Толик, что приедешь ко мне в Чечню. Самым дорогим гостем будешь. У нас знаешь как красиво в горах! Я тебя обязательно на охоту поведу.
Гаврилов, естественно, клятвенно заверил Хамзата, что приедет, но на гражданке все завертелось, закружилось: институт, женитьба, дети. Когда через несколько лет вспомнил об армейском друге, то обнаружил, что потерял адрес. Так и не удалось побывать в гостях у Джанаралиева.
Все это и припоминал Гаврилов, идя следом за Хамзатом по тропинке, ведущей на верхнюю террасу.
* * *
Хамзат привел Гаврилова в саклю. Задняя стена сакли была скалой, на которой висел ковер.
Они сели обедать. Изголодавшийся в пути Гаврилов с жадностью накинулся на вареную баранину и лепешки с овечьим сыром. Потом пили чай и разговаривали.
— Что, друг Хамзат, воюешь?
— Да, воюю. Я, между прочим, заметь, за свою землю воюю, завещанную мне моими предками. А вот за что твои собратья воюют, не знаю. Может, ты мне ответишь?
— Так ведь никто же этой земли у тебя не отнимает, жили бы себе спокойно, как все.
— А может, мы не хотим, как все. Хотим жить по своим вековым законам, вот за это и воюем.
— Брось ты, Хамзат. По каким тогда законам меня, человека сугубо гражданского, захватили в плен? Тем более что я пришел восстанавливать завод для твоего народа.
— Ну, предположим, тем, кто тебя захватил, до этого завода нет никакого дела. Когда завод заработает, они с него ничего иметь не будут. Зато с вас можно иметь реальные деньги. Истинный джигит, как коршун, слетает с гор, чтобы схватить добычу и опять — в свое гнездо.
— И ты считаешь эти законы справедливыми?
— А что в них несправедливого? Мы дети гор, дети природы. Разве может кто-нибудь назвать законы природы несправедливыми? Можно ли обвинять волка за то, что он нападает на овцу? Что с ним прикажешь делать? Отпилить ему клыки, вставить в зубном кабинете вместо резцов протезы в виде коренных зубов, чтобы он траву мог жевать? Отвечай: станет волк есть траву? Нет, никогда не станет. Волка только можно уничтожить. Но будет ли лучше без волков? Уже пробовали, стали болеть животные. Волки — санитары леса. Проблема не и нас, чеченцах, а в вас, русских. Болеет не Чечня, больна Россия. Если война в Чечне не станет для вас уроком, то Россия просто исчезнет с лица земли.
— Ну, хорошо, Хамзат, допустим, Россия исчезнет, но кому станет от этого лучше — вам, чеченцам? На смену России явится кто-нибудь другой, например, Америка.
— Будем и с ними воевать. Хотя с вами привычней, вы вроде как свои.
— Вот именно свои, и вы же не волки, а люди.
— Люди порою хуже волков бывают. Во всяком случае, все люди делятся на волков и овец.
— Хамзат, а веришь ли ты сам в то, что говоришь?
