глазами, она сказала легко, точно выдохнула:
- Я хочу сказать… Вы простите меня, ребята. Я была неправа!
И - девятый 'В' дрогнул: в школе тех лет нечасто слышали такое от учителей, не заведено было. Произошло замешательство.
- Да что вы, Наталья Сергеевна! - хором заговорили девочки, светлея и сконфуживаясь.
- Да что вы… - заворчали себе под нос мальчишки.
- Нет, вы тоже свинтусы порядочные, конечно, но и я виновата…
Срывающийся голос откуда-то сверху сказал взволнованно:
- Это я виноват! Ворона-то - моя…
Все задрали головы и увидели забытого наверху Генку. Он еще что-то пытался сказать, спускаясь с лестницы, но все потонуло во взрыве смеха по его адресу. Обрадовался разрядке девятый 'В'!…
- А я на Сыромятникова подумала!
- Что вы, Наталья Сергеевна, я ж по крупному рогатому скоту!
…Мельников, стоя спиной к ним, завязывал шнурок на ботинке и горевал о том, что сполна избавиться теперь от жидкой глины, на обувь налипшей, получится только дома; а как в этом виде на уроки являться? Ветер трепал его шарф и волосы. У него было такое чувство - неразумное, конечно, но противное, - будто вся компания смеется над ним. И Наташа тоже.
Потом урок английского шел своим чередом. Зная, что они похитили у Натальи Сергеевны уйму времени, ребята старались компенсировать это утроенным вниманием и активностью.
- What is the English for 5) … ехать верхом? - спрашивала звонко Наташа.
В приливе симпатии к ней поднимался лес рук. Все почему-то знали, как будет 'ехать верхом'!
- To ride-rode-ridden! - бодро рапортовал Сыромятников. Даже он знал!
Но тут вошла в класс Светлана Михайловна. Все встали.
- Ах, все-таки пожаловали? - удивленно сказала она. - Извините, Наталья Сергеевна. Я подумала, что надо все-таки разобраться. В чем дело? Кому вы объявили бойкот? Садитесь, садитесь. Воспользовались тем, что завуч бюллетенит, что учительница молодая… так? - Она ходила по рядам. - Только не нужно скрытничать. Никто не собирается пугать вас административными мерами. Я просто хочу, чтобы мы откровенно, по-человечески поговорили: как это вас угораздило - не прийти на урок? Чья идея?
Молчит 9-ый 'В' в досаде и унынии: опять двадцать пять!
- Так мы уже все выяснили! - сказал Батищев.
- Наталья Сергеевна сама знает, - подхватила Света Демидова.
- Да… у нас уже все в порядке, Светлана Михайловна, - подтвердила Наталья Сергеевна.
- О… Так у вас, значит, свои секреты, свои отношения… - Светлана Михайловна улыбалась ревниво. - Ну-ну. Не буду мешать.
По классу облегченный вздох прошелестел, когда она вышла.
Школьная нянечка, тетя Граня, выступала в роли гида: показывала исторический кабинет трем благоговейно притихшим первоклассникам.
- Вишь, как давно напечатано. - Она подвела их к застекленному стенду с фотокопиями 'Колокола', 'Искры' и пожелтевшим траурным номером 'Правды' от 22 января 1924 года. - Ваших родителей, не только что вас, еще не было на свете… Вот ту газету читали тайно, за это царь сажал людей в тюрьму!
- Или в концлагерь, - компетентно добавил один из малышей.
- Ишь ты! Не, до этого уже после додумались… А ну, по чтению у кого пятерка?
- У него, - сказали в один голос две девочки, - у Скороговорова!
- Ну, Скороговоров, читай стишок.
Она показывала на изречение, исполненное плакатным пером:
Шестилетний Скороговоров, красный от усилий и от общего внимания, громко прочел два слова, а дальше затруднился. Тут вошел Мельников.
- Это, Илья Семеныч, из первого 'А' малышня, - спокойно ответила на его недоумение тетя Граня. - У них учительница вдруг заболела и ушла, а что им делать - не сказала. Вот мы и сделали посещение… А трогать ничего не трогали.
- Ну-ну, - неопределенно сказал Мельников и подошел к окну. Внезапно он понял что-то…
- А как зовут вашу учительницу? - спросил он у малышей.
- Таисия Николаевна! - ответил Скороговоров.
А одна из девочек сказала, переживая:
- На арифметике она все плакать хотела. А второго урока уже не было.
Мельников понял: да, та самая, которую он унизил за вульгарный глагол… 'Ложат зеркало в парту'… Господи, а как надо было? Ясно одно: не так, как он. Иначе!
- Илья Семеныч, а вот как им объяснить, таким клопам, выражение 'вещим оком'? Сама-то понимаю, а сказать…
Рассеянный, печальный, Мельников не сразу понял, чего от него хотят. Взгляд тети Грани приглашал к плакату.
- Ну, вещим - пророческим, значит. Сверхпроницательным…
Первоклассники смотрели на него, мигая.
- Спасибо вам, - Граня поджала губы и заторопила детей: - Пошли в химию, не будем мешаться…
…Эта комната фактически принадлежала ему, Мельникову. Ничего тут особенного: карты на стенах. Два-три изречения. Вместительный книжный шкаф - там сочинения Герцена, Ключевского, Соловьева, Тарле… Плюс избранное из классиков марксизма, конечно (Илья Семенович был в особом контакте с ранним Марксом, с молодым…). Доска тут - но не школьная, а лекционная, поменьше.
Илья Семенович провел пальцами по книжным корешкам. Поднял с пола кнопку и пришпилил свисавший угол карты… Потом взял мелок и принялся рисовать на доске что-то несуразное.
Он оклеветал самого себя: сначала вышел нос с горбинкой, потом его оседлали очки, из-под них глянули колючие глаза… Вот очерк надменного рта, а сверху, на черепе, посажен белый чубчик, похожий на язык пламени…
Все преувеличено, все гротеск, а сходство схвачено, и еще как остро! Мельников подумал и туловище нарисовал…птичье! Отошел, поглядел критически - и добавил кольцо, такое, как в клетке с попугаем. Теперь замысел прояснился: тов. Мельников - попугай.
Но Илья Семенович был недоволен. Туловище он стер и на сей раз несуетливыми, плавными штрихами любовно обратил себя в верблюда!
И опять ему показалось, что это не то… И не дилетантская техника рисунка смущала его, а существо дела: это шел 'поиск себя'…
На доске были написаны темы:
1. Образ Катерины в драме Островского 'Гроза'.
2. Базаров и Рахметов (сравнительная характеристика).
3. Мое представление о счастье'.
Девятый 'В' писал сочинение.
Светлана Михайловна бесшумно ходила по рядам, заглядывала в работы, давала советы. Иногда ее
