приходилось, конечно, и думать.
Раньше, чем через час, его не следовало ожидать.
Кечмаев через час не приехал. Время тянулось под непрерывный рев и стон ветра. Беспокойство превращалось в тревогу, которая с каждым часом росла.
Во время ужина Женя, да и я тоже почти не в состоянии были есть.
Уже давно вступила третья смена. Давно уже пора было спать. Но было не до сна. Женя сидела у меня в комнате с посеревшим лицом. Мы перебирали все возможные случаи, которые могли произойти с Кечмаевым, искали способы оказания помощи ему, и ничего не могли придумать. Пойти к нему навстречу было, конечно, безумием.
Нам ничего другого не оставалось, как запастись терпением и ждать, пока хотя бы немного стихнет пурга и можно будет, связавшись с Пясинской гидростанцией и колхозом, организовать поиски Кечмаева.
Мы собирались уже разойтись по своим комнатам, как послышался позывной гудок из моего настольного телефона. Дежурный диспетчер сообщил, что на его доске появился сигнал об аварии с транспортером, что, пока он вызывал Бойцова и заведующего ремонтной мастерской, тревожные сигналы появились уже из конденсатора, куда перестал поступать холодильный гидрат и давление паров бутана резко увеличилось. Он сообщил, что распорядился включить транспортер из запасного склада холодильного гидрата. Я одобрил его распоряжения и перешел в свой кабинет. Женя пошла со мной. Там меня уже ждали Бойцов и заведующий ремонтной мастерской Таримов, молодой узбек, которого странная прихоть забросила сюда, к вечным льдам и снегам, из знойного Узбекистана.
Они уже знали об аварии от диспетчера, и я предложил им немедленно приняться за ее ликвидацию. Не успели они удалиться, как раздался новый гудок из диспетчерской. Диспетчер сообщал, что резервный транспортер сломан, давление паров бутана в конденсаторе все увеличивается, уровень жидкого бутана в испарителе угрожающе понизился, его хватит не больше, чем на час работы турбин.
Положение становилось угрожающим. Если авария не будет в течение этого часа ликвидирована, все Таймыро-Енисейское побережье океана лишится нашей электроэнергии, замрет, погрузится во тьму, будет отдано в жертву холоду.
Перерыв радиосвязи лишил нас даже возможности оповестить всех об аварии и о необходимости подготовиться к ее тяжелым последствиям.
Пурга ревела за стенами как будто с увеличенной яростью. Казалось, что все здание качается под непреодолимым напором ветра. Я никогда не думал, что он может достигнуть такой чудовищной силы. Невольный страх колюче сжимал сердце при неожиданных диких взвизгиваниях и стонах пурги за стеной. Вдруг к этой бешеной какофонии присоединился сначала чуть слышный, затем все более нарастающий глухой гул. Гул вскоре перешел в потрясающий небо и землю грохот. Казалось, где-то здесь, в непосредственной близости от нас, сталкиваются громады скал, содрогаются и рушатся горы.
— Пурга ломает прибрежные льды, — едва шевеля губами, проговорила Женя.
Я скорее угадал слова, чем услышал.
В это время в кабинет вошел Корней. На нем лица не было.
— Товарищ Кларетон, — обратился он ко мне, запинаясь, — выходную дверь невозможно открыть, должно быть, снегом завалило…
— Идите через трансформаторную подстанцию!
— И там невозможно! — ответил Корней. — Мы заперты, как в ловушке.
— Не говорите глупостей, товарищ Бойцов! — резко ответил я. — Надо взломать двери и проделать тоннель в снегу…
В кабинет постепенно уже собирался встревоженный персонал: сменные инженеры, радист и другие работники станции.
Опять раздался гудок диспетчерского телефона. Я вздрогнул, услышав его гнусавый, зловещий звук. Чем еще грозит нам эта черная лакированная трубка?
Я приложил ее к уху.
— Уровень бутана в испарителе, — докладывал взволнованный диспетчер, — понизился до аварийного минимума. Разрешите включить резервные баллоны, иначе через пятнадцать минут турбины остановятся.
— Включайте, — ответил я, — но одновременно пустите в ход насос и откачайте пары бутана в газгольдер, доведя давление в конденсаторе до нормального…
Вот что, товарищи, — обратился я к присутствующим, положив телефонную трубку на аппарат, — произошла авария, и лед перестал поступать в конденсатор.
Запас бутана в цикле станции иссяк, и я пускаю в работу аварийный запас. Его хватит на пять часов. За этот срок мы должны во что бы то ни стало добиться выхода наружу и ликвидировать аварию транспортеров. Если мы этого не сделаем, всему району нашей станции грозит огромное бедствие. Нам нужно работать с напряжением всех сил и я мобилизую всех работников станции.
Через пять минут несколько человек, вооруженных топорами и ломами, рубили дверь. С нею было нелегко справиться. Она была сделана из пластмассы, по твердости не уступающей железу. Топоры быстро иступились, почти не поцарапав дверь, сверла ломались. Пока мы убедились в тщетности наших первых попыток, пока потом налаживали отбойные электрические молотки, прошло больше часа. Но отбойные молотки лишь медленно крошили дверь. Небольшой заряд тротана — нового взрывчатого вещества, действующего локализовано по линии наибольшего сопротивления и потому безопасного для окружающих, — открыл перед нами голубую стену снега. Его плотность внушала мне беспокойство: она равнялась плотности рыхлого льда. Очевидно, толщина слоя была огромна.
Пока люди пробивались в снегу, я поднялся к себе в кабинет и застал там Женю. Она взволнованно ходила по комнате, обдумывая, очевидно, что-то очень серьезное.
Увидев меня, она резко остановилась посредине комнаты и официально сухо, почти жестко сказала, стараясь перекричать пургу:
— Товарищ Кларетон, я уже давно ожидаю вас здесь. Мне нужно поговорить с вами. Я хочу вас спросить; вы понимаете, что попытка пробиться наружу, добраться до транспортера, отыскать место аварии и ликвидировать ее в течение оставшихся в нашем распоряжении трех с половиной часов — попытка совершенно безнадежная? Попытка, заранее обреченная на неудачу? Вы отдаете себе в этом отчет?
— Почему вы так думаете, Женя? — спросил я, несколько озадаченный.
— Посмотрите! — Она схватила меня за руку и потащила к окну. — Вы в состоянии различить хлопья снега?
Нет, я не в состоянии был этого сделать: какая-то серо-голубая текучая стена стояла передо мной за стеклами окна, какая-то серо-голубая жидкость сплошным потоком, сплошной пеленой колебалась снаружи. Дело было ясно: может быть, мы уже засыпаны до второго этажа, а может быть, и выше…
Холодный пот выступил у меня на лбу.
Почти оглушенный, я опустился в кресло у стола.
— Что же делать? — пробормотал я в смятении.
Пурга ревела надо мной похоронную, дикую песню. Ее торжествующий вой проникал до мозга моих костей. Казалось, еще одно усилие — и под оглушительную канонаду ломающихся льдов она похоронит нас среди развалин станции.
— Что делать? — бессознательно повторил я, сжав голову между ладонями рук.
Женя положила мне руку на плечо.
— Что делать? — переспросила она. — Нам нужно немедленно добраться до транспортера и пустить его в ход. Добраться до него можно одним путем — через башню конденсатора. Через двадцатиметровый столб воды, под разделительную стенку, — и непосредственно в тоннель транспортера…
По мере того как она говорила, спокойствие возвращалось ко мне. Я взял себя в руки: экзальтация молодой девушки внушала мне тревогу.
— Милая Женя, — сказал я ей, вставая с кресла, — можно придумать очень много остроумных, но, к сожалению, фантастических и невыполнимых проектов… Надо найти какой-нибудь более реальный и осуществимый выход. А вам не мешает пойти отдохнуть. Вы ведь уже больше суток на ногах. Идите, девочка, к себе и поспите хоть немного…
